Глава 69
– Лэнгдон и Амбра шли вслед за отцом Беньей к огромным бронзовым воротам Саграда Фамилии. И в очередной раз Лэнгдон был зачарован фантастическим обликом главного входа в храм.
Стена кодов, думал он, разглядывая огромные металлические плиты, испещренные бесчисленными литыми знаками: более восьми тысяч трехмерных бронзовых букв, которые складываются в горизонтальные строки, создавая сплошное поле текста без пробелов между словами. Лэнгдон, конечно, знал, что это – описание Страстей Христовых на каталанском языке, но вообще это больше походило на шифровальные коды Агентства национальной безопасности США.
Неудивительно, что вокруг этого храма плодятся конспирологические теории.
Он скользил взглядом вверх по фасаду Страстей Христовых. Причудливые угловатые фигуры авторства художника и скульптора Жузепа-Марии Субиракса венчаются чудовищно изможденным Христом. Распятие с его телом наклонено вперед и нависает над воротами – кажется, что оно вот-вот обрушится на входящих.
Слева еще одна мрачная скульптура – Иуда-предатель целует Христа. А рядом непонятно почему – ряды искривленных цифр, математический «магический квадрат». Эдмонд как-то сказал Лэнгдону, что «магическая константа» квадрата – число 33 – тайный масонский языческий знак, обозначающий Великого Архитектора Вселенной – всеохватное и вездесущее божество, чьи тайны открываются лишь тем, кто достигает высшей тридцать третьей «ступени» Братства вольных каменщиков.
– Забавная версия, – ответил тогда Лэнгдон с улыбкой. – Но, по-моему, все объясняется проще: Иисусу в последний год его земной жизни исполнилось тридцать три года.
У самого входа Лэнгдон с содроганием увидел самую страшную скульптуру Саграда Фамилии – колоссальную статую обнаженного Христа, привязанного веревками к столбу. Профессор быстро отвел взгляд и посмотрел наверх, туда, где над воротами располагались две греческие буквы – альфа и омега.
– Начало и конец, – прошептала Амбра. Она тоже смотрела на эти буквы. – Вполне в духе Эдмонда.
Лэнгдон кивнул, понимая, что она имеет в виду. Откуда мы? Что нас ждет?
Отец Бенья открыл маленькую дверь в стене бронзовых букв, и все, включая двух агентов гвардии, вошли внутрь. Настоятель закрыл за ними дверь.
Тишина.
Сумрак.
Здесь, в юго-восточном конце поперечного нефа, отец Бенья рассказал им удивительную историю: Кирш пришел к нему и предложил огромное пожертвование храму в обмен на то, что принадлежащая ему рукописная книга Уильяма Блейка будет выставлена в крипте собора рядом с могилой Гауди.
В самом сердце храма, подумал Лэнгдон. Интересно зачем?
– А Эдмонд объяснил, зачем ему это нужно? – спросила Амбра.
Бенья кивнул:
– По его словам, восхищение искусством Гауди он унаследовал от покойной матери, которая к тому же была большой почитательницей работ Уильяма Блейка. Ради памяти покойной матери сеньор Кирш хотел, чтобы работы Блейка и могила Гауди были рядом. Мне показалось, в этом нет ничего дурного.
Эдмонд никогда не говорил, что его мать была поклонницей Гауди, с удивлением подумал Лэнгдон. Более того, Палома Кирш умерла в монастыре, и крайне маловероятно, чтобы испанская монахиня регулярно читала сомнительного с точки зрения веры британского поэта. Все это было как-то странно.
– Словом, – продолжал Бенья, – мне показалось, что мистер Кирш переживает духовный кризис… И возможно, у него проблемы со здоровьем…
– Надпись на обороте, – прервал его Лэнгдон, снова показывая карточку с тиснением, – гласит, что книга Блейка должна быть раскрыта на странице сто шестьдесят три.
– Совершенно верно.
Лэнгдон заволновался.
– А вы помните, какое стихотворение на этой странице?
Бенья покачал головой:
– На этой странице нет стихотворений.
– Как?!
– Эта книга – полное собрание всех работ Блейка: и стихов, и картин. На странице сто шестьдесят три – иллюстрация.
Лэнгдон бросил встревоженный взгляд на Амбру. Нам нужна строка в сорок семь букв, а не иллюстрация!
– Святой отец, – обратилась Амбра к Бенье, – а мы не могли бы взглянуть на эту книгу прямо сейчас?
Священник на секунду задумался, но, видимо, счел за лучшее не отказывать в просьбе будущей королеве Испании.
– Крипта там, – сказал он и направился по боковому нефу к центру собора.
Два агента гвардии неотступно шли следом.
– Не скрою, – говорил Бенья. – У меня были большие сомнения, стоит ли принимать деньги от воинствующего атеиста. Но его просьба выставить на всеобщее обозрение любимый его матушкой рисунок Блейка показалась мне вполне невинной. К тому же на рисунке изображен Бог.
Лэнгдону показалось, что он ослышался.
– Эдмонд попросил раскрыть книгу на изображении Бога?
Бенья кивнул.
– Я чувствовал, что он болен и, возможно, хочет по-своему загладить свою вину перед тем, кого всю жизнь поносил и оскорблял. – Священник сделал паузу. – Хотя после сегодняшней презентации я даже не знаю, что и думать.
Лэнгдон попытался представить, какое из бесчисленных изображений божеств, сделанных Блейком, выбрал Эдмонд.
Они оказались в центральном нефе, и у Лэнгдона возникло чувство, будто он в этом храме впервые. Он много раз бывал здесь на разных этапах сооружения собора, но всегда днем, когда каталонское солнце через витражные окна заливало все вокруг разноцветным сиянием. И взгляд невольно устремлялся вверх, и только вверх – к невесомым парящим сводам.
Ночью все гораздо мрачнее.
Вместо залитых солнцем «деревьев» – сумрачные полночные заросли. Кругом только мрак, тени, а бороздчатые колонны смыкаются наверху в зловещий свод.
– Внимательно смотрите под ноги, – попросил священник, – мы экономим на чем только можно.
Лэнгдон знал, что освещение огромных европейских церквей стоит очень дорого, и все же светильников здесь было на удивление мало – почти ничего не видно. Пять с половиной тысяч квадратных метров нелегко осветить.
Они повернули налево, и Лэнгдон увидел впереди приподнятую платформу, а на ней – алтарь, выполненный в форме ультрасовременного минималистического столика, по бокам которого мерцали пучки органных труб. На пятиметровой высоте над алтарем разместился необъятный балдахин – подвесной тканевый потолок, «надалтарная сень» – символ почтения и благоговения, примерно такие же церемониальные «покровы» когда-то укрепляли на шестах, чтобы обеспечить королям тень.
Подобные балдахины давно стали составной частью архитектурного облика храмов, но в соборе Святого Семейства предпочли ткань в виде огромного зонта, парящего в воздухе над алтарем. К зонту, словно к куполу парашюта, проволочными стропами был подвешен распятый на кресте Иисус.
Христос-парашютист, как его называли туристы. Увидев его снова, Лэнгдон в глубине души согласился, что это действительно один из самых спорных элементов собора.
Бенья вел их куда-то дальше в сгущающийся мрак, и вскоре Лэнгдон уже почти ничего не видел. Диас, достав тонкий фонарик-карандаш, подсвечивал вымощенный плиткой пол. На подходе к крипте Лэнгдон различил сбоку огромный цилиндр, поднимающийся вдоль стены на несколько десятков метров. Печально знаменитая Спираль Саграды, подумал Лэнгдон. Он ни разу не набрался смелости подняться по ней.
Винтовая лестница собора вошла в список «20 самых опасных лестниц мира» по версии журнала «Нэшнл джиографик» и заняла в нем третье место, уступив лишь опасным ступеням храма Ангкор-Ват в Камбодже и покрытым мхом камням на склоне скалы у водопада Котел Дьявола в Эквадоре.
Лэнгдон посмотрел на первые ступеньки лестницы, которая, ввинчиваясь вверх, исчезала в темноте.
– Вход в крипту дальше, – сказал Бенья, проходя мимо лестницы к темному своду слева от алтаря. Они подошли ближе, и Лэнгдон различил слабое золотое сияние – казалось, оно льется снизу через отверстие в полу.
Крипта.
Они стояли на верхней площадке изящной, плавно изогнутой лестницы.
– Господа, – обратилась Амбра к своим телохранителям. – Вы остаетесь здесь. Мы скоро вернемся.
Фонсека был явно недоволен, но подчинился без слов.
Амбра, отец Бенья и Лэнгдон начали спуск вниз, к свету.
Агент Диас вздохнул с облегчением, когда троица исчезла из виду. Его все больше беспокоило растущее напряжение между Амброй Видаль и агентом Фонсекой.
Агенты гвардии не привыкли, что им грозят отставкой те, кого они охраняют. Обычно это делал командор Гарза.
Диас до сих пор ломал голову над причинами ареста Гарзы. Странно, но Фонсека не хотел объяснять, кто именно отдал приказ о заключении их шефа под стражу и кто выдумал историю о похищении Амбры.
– Ситуация сложная, – уклончиво отвечал Фонсека. – И в твоих же интересах поменьше знать.
Но кто же отдал приказ? Диас не мог успокоиться. Принц? Сомнительно, что он стал бы рисковать жизнью Амбры. Вальдеспино? Диас не был уверен, что у епископа достаточно для этого рычагов влияния.
– Я скоро вернусь, – пробормотал Фонсека и быстро удалился якобы в поисках туалета. Вглядываясь в темноту, Диас заметил, что напарник на ходу достал телефон, нажал кнопку вызова и начал тихий разговор.
Диас остался в огромном пустом храме один. Ему все меньше и меньше нравилось загадочное поведение Фонсеки.
