Глава 17
С небес зазвучал голос Эдмонда Кирша, и прохладная лужайка в недрах музея Гуггенхайма затихла. Сотни людей, раскинувшись на одеялах, смотрели в сияющее звездное небо. Роберт Лэнгдон, лежа в центре поляны, испытывал непонятное волнение.
– Давайте сегодня снова станем детьми, – заговорил Кирш. – Посмотрим на звезды и откроем наше сознание новым перспективам.
Напряжение публики росло.
– Сегодня мы первооткрыватели, – продолжил Кирш. – Оставим все позади, устремимся в безграничный океан, где нас ждут новые земли, которых никто никогда не видел, почувствуем дрожь в коленях и благоговейный трепет – такой, когда вдруг понимаешь, что мир куда больше, чем могло «присниться нашим мудрецам». Распахнем сознание.
Впечатляет, подумал Лэнгдон. Интересно, это запись или он прямо сейчас читает текст за кулисами?
– Друзья мои, – гремел в небесах голос Кирша, – мы собрались, чтобы узнать о великом открытии. Прошу вас, наберитесь терпения. Сегодня произойдет переворот в истории человеческой мысли, и очень важно прочувствовать контекст, в котором он происходит.
Постепенно начал нарастать гул. Лэнгдон почувствовал, как все у него внутри задрожало от мощных басов из динамиков.
– Нам нужно подготовиться к великому событию. И поможет нам в этом знаменитый ученый, настоящая легенда в мире символов и кодов, знаток истории, религии и культуры… и мой дорогой друг. Дамы и господа, встречайте: профессор Гарвардского университета Роберт Лэнгдон!
Раздались бурные аплодисменты. Лэнгдон с удивлением приподнялся на локте. Звездное небо над головой вдруг превратилось в большую переполненную аудиторию, по которой под восхищенными взглядами студентов в пиджаке марки «Харрис твид» расхаживал… Роберт Лэнгдон.
Так вот она, моя роль, подумал Лэнгдон, устраиваясь поудобнее.
– Для древних людей, – говорил с экрана вверху Лэнгдон, – Вселенная была полна тайн. Многое не поддавалось пониманию. И наши предки создали целый пантеон богов и богинь, чтобы объяснить то, перед чем разум был бессилен: гром, землетрясения, приливы и отливы, извержения вулканов, чума, бесплодие и даже любовь.
Сюрреализм какой-то, подумал Лэнгдон, слушая самого себя.
– Древние греки считали, что шторм на море вызван гневом Посейдона.
Изображение Лэнгдона исчезло с экрана, но голос продолжал звучать.
Огромные волны с грохотом прокатились по потолку, сотрясая все вокруг. Лэнгдон с изумлением увидел, как пенные валы преобразились в заснеженную тундру, по которой змеилась поземка. Повеяло холодом.
– Наступала зима, – продолжал Лэнгдон за кадром, – это природа оплакивала ежегодное пленение Персефоны подземным миром.
На лужайке опять потеплело, и заснеженный ландшафт постепенно трансформировался в гору, из вершины которой извергались клубы дыма, искры и лава.
– Римляне считали, что каждая такая гора, – говорил Лэнгдон, – это дом Вулкана, бога-кузнеца, который стучит молотом по наковальне внутри горы, и из трубы его горна летят искры и пламя.
Лэнгдон почувствовал, как запахло серой, и удивился, насколько искусно Эдмонд превратил обычную лекцию в захватывающее мультисенсорное действо.
Извержение вулкана внезапно закончилось. В наступившей тишине снова застрекотали сверчки, над лужайкой повеял теплый ветер, запахло свежескошенной травой.
– Наши предки придумали множество богов, – говорил Лэнгдон. – Нужно было объяснить не только загадки мироздания, но и вполне житейские тайны.
Над головой снова появились звезды, но на этот раз с линиями, очерчивающими созвездия, и с изображениями соответствующих божеств.
– Бесплодие было связано с немилостью богини Юноны. Любовь – это сердце, пронзенное стрелой Эрота. Эпидемии – наказание, которое насылает на провинившихся Аполлон.
На потолке появлялись новые созвездия и новые боги.
– В моих книгах, – продолжал Лэнгдон, – я пользуюсь термином «бог пробела». Когда у наших предков возникал пробел в понимании того или иного явления природы, они заполняли его соответствующим «богом».
Вверху появился многофигурный коллаж из изображений и статуй древних божеств.
– Для бесчисленных пробелов в знаниях требовались бесчисленные божества. Но вот прошли века, и настало время науки.
В небесах возник коллаж из математических знаков и физических формул.
– Наши знания о природе ширились и росли, пробелов становилось меньше, и пантеон постепенно пустел.
Изображение Посейдона на потолке медленно отошло на второй план.
– Мы узнали, – продолжал Лэнгдон, – что приливы и отливы обусловлены фазами Луны, и Посейдон стал не нужен.
Изображение Посейдона с легким хлопком развеялось в дым.
– Как известно, подобная участь постигла всех древних богов. Один за другим они умирали, ибо наш крепнущий разум уже не нуждался в их помощи.
Изображение богов вверху стали меркнуть одно за другим: бог грома, бог землетрясения, бог, насылающий чуму…
– Но не надо думать, – говорил Лэнгдон, пока боги исчезали с небес, – что они «безропотно уходили во тьму»[27]. Расставание с богом – сложный и долгий процесс. Верования глубоко коренятся в наших душах. Они впитываются с детства благодаря родителям, учителям, священникам. Религиозные взгляды изменяются на протяжении жизни нескольких поколений. И часто это сопровождается ужасами и насилием.
Раздались воинственные крики и звон мечей, боги один за другим продолжали исчезать. Наконец, на небесах осталось изображение одного бога: суровое лицо, развевающаяся белая борода.
– Зевс, – торжественно провозгласил Лэнгдон. – Царь богов. Самый грозный и почитаемый в языческом пантеоне. Зевс дольше других держал оборону. Он бился не на жизнь, а на смерть, чтобы «не дать погаснуть свету своему»[28]. Как, впрочем, в свое время бились те боги, на смену которым он пришел.
Наверху появились изображения Стонхенджа, шумерских зиккуратов, великих египетских пирамид. И снова вернулся Зевс.
– Почитатели Зевса так стойко выдерживали натиск христианства, что новой побеждающей религии ничего не оставалось, как сделать лицо Зевса лицом своего нового Бога.
Бородатый Зевс постепенно трансформировался в Бога-Творца с фрески Микеланджело «Сотворение Адама» на потолке Сикстинской капеллы.
– Сегодня мы не верим рассказам, подобным «биографии» Зевса, якобы вскормленного молоком козы и получившего силу от одноглазых чудовищ-циклопов. Теперь это назвается мифологией – собранием причудливых фантастических историй, позволяющих лучше понять мир, в котором жили наши суеверные предки.
На потолке появилось фото пыльной библиотечной полки с кожаными корешками томов – старинные книги с мифами о божествах природы – Баале, Иштар, Осирисе и множестве других.
– Сегодня все обстоит иначе, – провозгласил Лэнгдон. – Наши взгляды изменились.
Вверху замелькали новые образы – бездонные глубины космоса, электронные чипы, медицинские лаборатории, ускорители элементарных частиц, ревущие реактивные самолеты.
– Мы интеллектуально развиты и технологически продвинуты. Мы больше не верим в кузницу в недрах вулкана и в бородача с трезубцем. Мы не похожи на наших суеверных предков…
Или похожи, прошептал Лэнгдон почти в унисон с записью.
– Или похожи? – тут же прозвучало сверху. – Мы считаем себя современными, образованными, но и сегодня мировые религии призывают верить в чудеса: воскресение, непорочное зачатие, гнев Божий, насылающий чуму и наводнения, ожидающие нас после смерти адские муки или райское блаженство.
Лэнгдон говорил, и на потолке появлялись знакомые христианские сюжеты: воскресение, Дева Мария, Ноев ковчег, расступившиеся воды Красного моря, картины ада и рая.
– Попробуем представить, – продолжал Лэнгдон, – как посмотрят на нас историки и антропологи будущего с точки зрения достижений своего времени. Не покажется ли им наша эпоха с ее религиозными верованиями темной и непросвещенной? Не посмотрят ли они на наших богов так, как мы смотрим на Зевса? Не задвинут ли они наши «священные тексты» на пыльную полку истории?
Вопрос повис в наступившей темноте.
Напряженную тишину нарушил голос Эдмонда Кирша.
– Именно так и будет, профессор, – пророкотал он откуда-то сверху. – Я верю, что все будет именно так. Грядущие поколения будут сидеть и ломать голову: ну как же мы, с нашей наукой и технологиями, могли верить в то, чему сегодня нас учит религия?
Голос Кирша креп, в «небесах» сменялись картины: Адам и Ева, женщины в паранджах, босой индус, шагающий по горящим углям.
– Я уверен, – продолжал Кирш, – узнав про наши обряды, будущие поколения определенно решат, что мы жили в темные времена. И в качестве доказательства укажут на наши верования: Бог сотворил человека в чудесном саду, всемогущий творец повелел женщине скрывать лицо, и в честь богов мы время от времени должны поджигать себе пятки.
На потолке быстро замелькали кадры различных религиозных церемоний – от изгнания бесов и крещения до чудовищного пирсинга и сжигания жертвенных животных. Слайд-шоу закончилось душераздирающим видео: индийские служители культа сбрасывают ребенка с пятнадцатиметровой башни. Человек в белом отпускает младенца, тот летит с высоты и падает на растянутый холст, который радостные люди держат внизу как пожарный тент.
Церемония в храме Гришнешвор[29], подумал Лэнгдон. Считается, этот обряд наделяет ребенка умом и здоровьем.
Кошмарное видео наконец закончилось.
В полной темноте гремел голос Кирша:
– Как могло случиться, что сознание современного человека, способное к точному логическому анализу, мирится с религиозными верованиями, противоречащими элементарной логике?
Над головой снова появилось звездное небо.
– Ответ на этот вопрос, – продолжал Эдмонд, – оказался очень простым.
Нейроны, догадался Лэнгдон.
– Человеческий мозг, – произнес Эдмонд. – Почему он верит в то, во что верит?
Вверху появилось изображение мозга: пульсирующие узелки посылали электрические импульсы по светящимся волокнам к другим узелкам.
– Наш мозг, – продолжал Кирш, – это органический компьютер, и у него есть своя операционная система. Набор правил, который упорядочивает хаотический поток информации, поступающей в течение дня, – разговоры, обрывки музыкальных фраз, полицейские сирены, вкус шоколада. Несложно понять, что поток входящей информации пестр и разнороден, а мозг должен во всем разобраться. На самом деле операционная система мозга и предопределяет наше восприятие реальности. К несчастью, тот, кто написал программу для операционной системы нашего мозга, обладал странным чувством юмора. Строго говоря, это он виноват в том, что мы верим в самые невероятные вещи.
Синапсы исчезли, и в мозгу стали тесниться знакомые картинки: астрологические карты, идущий по воде Иисус, основатель сайентологии Рон Хаббард, египетский Осирис, индуистский бог Ганеша с четырьмя руками и головой слона, мраморная статуя Девы Марии, по щекам которой текут настоящие слезы.
– Как программист, я спрашиваю себя: почему наша операционная система выдает такие странные результаты? Исследовав эту систему, мы обнаружим, что она построена на двух принципах.
Над головой появилась гигантская надпись:
ИЗБЕГАЙ ХАОСА.
НАВОДИ ПОРЯДОК.
– Вот корневая программа нашего мозга, – продолжал Эдмонд. – Именно к этому он стремится. Победить хаос, установить порядок.
Помещение вдруг наполнили беспорядочные звуки – как будто ребенок бессмысленно колотил по клавишам фортепиано. Лэнгдон и остальные гости непроизвольно напряглись.
Перекрывая какофонию, Кирш продолжал:
– Бессмысленное бренчание на пианино – невыносимо, правда? Но вот те же ноты, расставленные в определенном порядке…
Мучительный шум прекратился, и в зале зазвучал «Лунный свет» Дебюсси.
Лэнгдон почувствовал, как мускулы расслабляются, и напряжение зала быстро развеивается.
– Наш мозг ликует, – снова заговорил Кирш. – Но ведь это те же самые ноты. И тот же инструмент. Дебюсси создал порядок. Такое же удовольствие мы испытываем, когда находим нужный фрагмент пазла или выравниваем картину, висящую на стене. Наша предрасположенность к порядку записана в ДНК. Поэтому неудивительно, что многие считают самым гениальным изобретением компьютер – машину, которая специально создана для того, чтобы преобразовывать хаос в порядок. Не случайно компьютер по-испански называют ordenador, что в буквальном переводе означает – «упорядочиватель».
Вверху появилось изображение огромного суперкомпьютера и одинокого молодого человека у монитора.
– Представьте, что у вас есть супермощный компьютер с доступом ко всей информации мира. Вы можете задать ему любой вопрос. Предположим, мы задаем ему один из двух фундаментальных вопросов, которые волнуют человечество с тех самых пор, как мы обрели способность мыслить.
Молодой человек постучал по клавиатуре, и на мониторе появился текст:
Откуда мы?
Что нас ждет?
– Другими словами, мы спрашиваем компьютер о нашем происхождении и нашей судьбе. И получаем ответ.
На мониторе замигали слова:
ДЛЯ ТОЧНОГО ОТВЕТА НЕДОСТАТОЧНО ДАННЫХ.
– Не очень информативно, – сказал Кирш. – Зато честно.
Зрители снова увидели изображение человеческого мозга.
– А если мы спросим вот этот маленький биологический компьютер: откуда мы? Ответ будет совершенно иной.
Мозг стал продуцировать череду религиозных образов: Бог, создающий Адама, Прометей, лепящий из глины первого человека, Брахма, творящий людей из разных частей своего тела, африканский бог, раздвигающий облака и опускающий двух людей на землю, скандинавские боги, вырубающие мужчину и женщину из деревьев, найденных на берегу моря.
– А теперь спросим, – продолжал Эдмонд. – Что нас ждет?
Появились новые образы: безмятежные небеса, адский огонь, иероглифы из древнеегипетской Книги Мертвых, высеченные на камне астральные проекции, греческие Елисейские поля блаженных, каббалистическое описание переселения душ гильгуль нешамот, буддистские и индуистские схемы реинкарнации, теософические круги «страны вечного лета».
– Для человеческого мозга, – объяснял Кирш, – любой ответ лучше отсутствия ответа. Для нас невыносимо оказаться в ситуации «недостаточно данных». Поэтому мозг изобретает недостающие данные и предлагает нам если не сам порядок, то иллюзию порядка – мифы, философские и религиозные системы, так или иначе объясняющие необъяснимое.
Религиозные образы продолжали плыть над головами, а Кирш говорил, все больше воодушевляясь:
– Откуда мы? Что нас ждет? Эти два фундаментальных вопроса человеческого бытия долгие годы не давали мне покоя. Я пытался найти ответы на них. – Эдмонд сделал паузу и с печалью в голосе продолжил: – К несчастью, миллионы верующих считают, что знают ответы на эти фундаментальные вопросы. И поскольку разные религии отвечают на эти вопросы по-разному, то все свелось к выяснению, какой рассказ о Боге Единственно Верный.
На экране вверху загрохотали взрывы, артиллерийские и минометные обстрелы – кровавый фотомонтаж религиозных войн – несчастные беженцы, оставшиеся без крова и семьи, тела мирных жителей.
– История религий – это история непрекращающейся взаимной вражды. Вражды атеистов, христиан, мусульман, евреев, индуистов – истовых последователей любой религии. Но единственное, что объединяет нас всех, – это стремление к миру на земле.
Грохочущие образы войны исчезли, и появилось мерцающее звездами безмятежное небо.
– Только представьте, что мы вдруг волшебным образом получили ответы на основополагающие вопросы нашей жизни… Представьте, что эти ответы очевидны всем и ничего не остается, как принять их с распростертыми объятиями – всем и каждому.
Вверху появилось изображение священника – он молился, закрыв глаза.
– Духовные вопросы всегда были в ведении религии, которая предлагала нам слепо верить в то, что не выдерживает элементарной критики.
Замелькали образы молящихся: закрыв глаза, верующие шептали, пели, били поклоны.
– Вера, – говорил Эдмонд, – по определению предполагает принятие чего-то невидимого и неощутимого, чего-то такого, что не поддается проверке и не требует фактических доказательств. И, естественно, мы верим в разное, потому что вера не порождает универсальной истины. Однако…
Коллаж на потолке сменила одна-единственная фотография: студентка внимательно смотрит в микроскоп.
– Наука – антитеза веры, – продолжил Кирш. – Наука, опять же по определению, основана на физических доказательствах, она отвергает двусмысленности и суеверия и предпочитает факты. Если наука дает ответ на вопрос, то этот ответ универсален. Он не разделяет человечество, а, наоборот, сплачивает.
На экране появились фотографии – НАСА, ЦЕРН[30], другие лаборатории. Ученые разных национальностей, радостно улыбаясь, обнимались, отмечая очередное открытие, очередной шажок в познании природы.
– Друзья мои, – почти шепотом заговорил Кирш. – В своей жизни я сделал много точных прогнозов. И сегодня хочу поделиться с вами еще одним. – Он сделал медленный глубокий вдох. – Эра религии подошла к концу. Наступает эра науки.
По залу прокатился изумленный гул.
– Сегодня человечество сделает квантовый скачок.
У Лэнгдона по спине пробежал холодок. Неизвестно, в чем заключалось таинственное открытие Кирша, но одно очевидно: только что Эдмонд объявил войну всем религиям мира.
