Глава 59
Роберт Лэнгдон изучал оставшиеся стеллажи библиотеки Кирша, и надежды его таяли. Сирены, приближаясь, выли на улице на два голоса, пока не замерли прямо перед Каса-Мила. В маленьких окошках холла апартаментов замелькали сине-красные отблески полицейских мигалок.
Мы в западне, подумал Лэнгдон. Надо срочно найти пароль из сорока семи букв. Иначе отсюда не выбраться.
Увы, ему до сих пор не попалось ни одной поэтической книжки.
Полки последней части библиотеки были глубже. Здесь Эдмонд хранил альбомы по искусству. Лэнгдон быстро шел вдоль стены, мельком читая названия на корешках. Эдмонд любил самое новое в современном искусстве.
Серра… Кунс… Херст… Бругера… Баския…Бэнкси… Абрамович…
Собрание альбомов внезапно сменил ряд небольших книжечек, и Лэнгдон с надеждой принялся искать поэтический томик.
Ничего.
Только исследования и критические работы по абстрактному искусству. Попадались и знакомые названия, в свое время Эдмонд посылал кое-какие книги Лэнгдону.
НА ЧТО МЫ СМОТРИМ?
ПОЧЕМУ ПЯТИЛЕТНИЙ РЕБЕНОК НЕ СМОГ БЫ
СОЗДАТЬ ЭТО
КАК УЖИТЬСЯ С СОВРЕМЕННЫМ ИСКУССТВОМ
Я до сих пор пытаюсь и не могу с ним ужиться, подумал Лэнгдон, спешно передвигаясь вдоль полок. За очередным ребром коридора начинался новый стеллаж.
Модернизм, подумал он. С первого взгляда было ясно, что этот раздел посвящен раннему периоду современного искусства. По крайней мере мы идем в прошлое… к тому искусству, что мне ближе.
Лэнгдон скользил взглядом по корешкам биографий и каталогов импрессионистов, кубистов, сюрреалистов, потрясавших мир своими работами с 1870 по 1960-е годы.
Ван Гог… Сёра… Пикассо… Мунк… Матисс… Магритт… Климт… Кандинский… Джонс… Хокни… Гоген… Дюшан… Дега… Шагал… Сезанн… Кассатт… Брак… Арп… Альберс…
Этот раздел библиотеки закончился последним сводом тоннеля. Далее следовал заключительный раздел библиотеки. Тут стояли альбомы тех художников, которых Эдмонд в разговорах с Лэнгдоном обычно называл «школа мертвых, занудных белых парней» – здесь было все, что предшествовало модернистскому повороту второй половины девятнадцатого столетия.
В отличие от Эдмонда Лэнгдон именно здесь чувствовал себя как дома. В окружении старых мастеров.
Вермеер… Веласкес… Тициан… Тинторетто… Рубенс… Рембрандт… Рафаэль… Пуссен… Микеланджело… Липпи… Гойя… Джотто… Гирландайо… Эль Греко… Дюрер… да Винчи… Коро… Караваджо… Боттичелли… Босх…
В конце стеллажа стояла стеклянная витрина с закрытыми дверцами. Заглянув через стекло, Лэнгдон увидел старинный обшитый кожей ларец, явно предназначенный для хранения какой-то ценной антикварной книги.
Надпись на ларце едва читалась, но все же Лэнгдон смог ее разобрать.
Господи, подумал он, догадавшись, почему именно эта книга хранится под стеклом. Это же целое состояние.
Лэнгдон знал, что существует лишь несколько бесценных экземпляров этой книги легендарного художника.
Ничего удивительного, что Эдмонд не пожалел на нее денег, подумал он, вспомнив, как друг говорил об этом английском художнике: «Единственный до эпохи модерна, у кого было хоть какое-то воображение». Лэнгдон не мог с этим полностью согласиться, но прекрасно понимал, чем художник так привлекает Эдмонда. Они были одной породы.
Лэнгдон наклонился и сквозь стекло прочел выгравированную на металлической табличке ларца надпись: Полное собрание работ Уильяма Блейка.
Уильям Блейк, подумал Лэнгдон. Эдмонд Кирш восемнадцатого столетия.
Блейк был ни на кого не похожим гением. Живописный стиль его намного опередил свое время. Многие считали, что он предвидел будущее. Блейк изображал ангелов, демонов, сатану, Бога, мифологических существ, библейских персонажей и целый пантеон божеств, которые являлись ему в видениях.
Блейк, как и Кирш, подумал Лэнгдон, постоянно бросал вызов христианству.
Эта мысль заставила профессора остановиться. У него внезапно перехватило дыхание.
Наткнувшись на Блейка среди альбомов других художников, Лэнгдон упустил из виду важнейший факт биографии гениального мистика.
Блейк не только художник…
Блейк еще и поэт-пророк.
Сердце Лэнгдона забилось быстрее.
Во многих стихах Блейка звучат революционные идеи в духе Эдмонда Кирша. Под многими крылатыми выражениями Блейка – особенно из его «сатанинской» книги «Бракосочетание Рая и Ада» – вполне мог бы подписаться и Эдмонд Кирш.
ВСЕ РЕЛИГИИ ОДИНАКОВЫ
ЕСТЕСТВЕННОЙ РЕЛИГИИ НЕ СУЩЕСТВУЕТ
Лэнгдон вспомнил, как Эдмонд описывал свою любимую стихотворную строку.
Он сказал Амбре, что это пророчество.
На свете нет другого поэта, который был бы в бо́льшей степени пророком, чем Уильям Блейк. В 1790-е годы он написал две поэмы «Америка: пророчество» и «Европа: пророчество». У Лэнгдона были обе – замечательные репринты рукописных текстов Блейка с его же иллюстрациями.
Лэнгдон с надеждой посмотрел на большой кожаный ларец за стеклом витрины.
Оригинальные издания «пророчеств» должны быть книгами большого формата.
Лэнгдон приник к стеклу: возможно, в этом кожаном ларце и находится то, что они с Амброй ищут, – стихотворение или поэма, в которой есть строка из сорока семи букв. Вопрос только в том, отметил ли Эдмонд любимую строку.
Лэнгдон дернул ручку дверцы.
Заперто.
Он посмотрел на ведущую наверх винтовую лестницу. Может, просто пойти на крышу к Амбре и попросить Уинстона быстро просмотреть все стихи Блейка? В этот момент он услышал приближающийся гул вертолета и голоса на лестничной площадке у дверей в лофт.
Они уже здесь.
Лэнгдон взглянул на витрину. Обычное с зеленоватым оттенком музейное стекло с защитой от ультрафиолета.
Он снял пиджак, прижал к стеклу, размахнулся и изо всех сил ударил локтем. С приглушенным звоном стеклянная дверца разлетелась вдребезги. Лэнгдон осторожно просунул руку в пробоину, отодвинул засов и распахнул дверцу. Затем бережно достал кожаный ларец.
Не успел он опустить ларец на пол, как почувствовал: что-то не то. Слишком он легкий. Полное собрание работ Блейка – и почти ничего не весит?
Лэнгдон поставил ларец на пол и открыл крышку.
Опасения подтвердились. Пусто.
Он тяжело вздохнул, глядя на дно пустого ларца. Но где же, черт возьми, книга?
Он хотел уже закрыть ларец, как вдруг заметил что-то, изнутри прикрепленное к крышке липкой лентой. Это была изящная карточка цвета слоновой кости с тиснением.
Лэнгдон прочел текст на карточке.
Не поверив своим глазам, перечитал еще раз.
Через мгновение он уже мчался по винтовой лестнице на крышу.
В это самое время Суреш Бхалла из центра электронной безопасности осторожно шел по личным апартаментам принца Хулиана на втором этаже Королевского дворца Мадрида. Отыскав встроенный в стену сейф с цифровым замком, он набрал код для экстренных случаев.
Дверца сейфа открылась.
Суреш увидел два телефона – защищенный смартфон, разработанный дворцовыми специалистами для принца Хулиана, и айфон, который, судя по всему, принадлежал епископу Вальдеспино.
Он взял айфон.
Неужели я действительно это делаю?
Он вспомнил письмо от monte@iglesia.org.
я взломал смс-переписку вальдеспино.
у него есть очень опасные секреты.
дворец должен проверить все смс епископа. срочно.
Интересно, какие же секреты в этой смс-переписке? И почему информатор решил сообщить об этом дворцу, а не прессе?
Может, он хочет предотвратить удар по дворцу с двух сторон?
Как бы то ни было, Суреш был уверен в одном: если есть информация, опасная для королевской семьи, его долг – получить к ней доступ.
Он, конечно, мог срочно запросить судебный ордер на взлом телефона, но риск утечки информации и потеря времени делали законный путь слишком опасным. К счастью, в распоряжении Суреша имелись другие проверенные средства.
Он нажал главную кнопку на смартфоне Вальдеспино, экран загорелся.
Телефон запаролен.
Нет проблем.
– О’кей, Сири, – сказал Суреш в телефон. – Который час?
Даже заблокированный телефон показал время. В этом же режиме Суреш отдал несколько простых команд: сменил часовой пояс, запросил подтверждение смены пояса через эсэмэс, добавил к сообщению фото, а потом вместо того, чтобы отправить эсэмэс, снова нажал главную кнопку.
Клик.
И телефон разблокировался.
Спасибо «Ютьюбу» за науку, подумал Суреш. Странно, но пользователи айфонов считают, что пароли на их гаджетах гарантируют им безопасность.
Получив полный доступ к телефону Вальдеспино, Суреш открыл приложение iMessage, абсолютно уверенный в том, что сможет прочесть все стертые сообщения, восстановив каталог резервных копий на iCloud.
Как и ожидалось, папка входящих на телефоне епископа была почти пуста.
За исключением одного эсэмэс. Суреш смотрел на сообщение, которое пришло пару часов назад с не определенного номера.
Открыв его, прочел три строчки текста и не поверил своим глазам.
Этого не может быть!
Суреш снова перечитал сообщение.
Текст неопровержимо свидетельствовал: Вальдеспино виновен. Он вероломный предатель.
Да еще и самонадеянный, подумал Суреш. Его поразило, насколько неуязвимым чувствовал себя старый прелат, если позволял себе обсуждать такие дела, отправляя обычные сообщения.
Если текст опубликовать…
От одной этой мысли Сурешу стало страшно. И он мгновенно бросился обратно в подвал – к Монике Мартин.
