Глава 5
Самая большая синагога Европы находится в Будапеште на улице Дохань. Выстроенная в неомавританском стиле, с двумя высокими башнями, она вмещает более трех тысяч верующих. Нижний молельный зал – для мужчин, верхняя галерея – для женщин.
Рядом с синагогой – мемориальное захоронение сотен венгерских евреев, не переживших ужасов нацистской оккупации. Тут же – примечательная скульптура «Дерево жизни»: выкованная из металла плакучая ива, на каждом листочке которой написано имя невинной жертвы. Достаточно легкого ветерка, и металлические листочки начинают шелестеть, словно эхо страшных событий звенит над этим скорбным местом.
Вот уже больше тридцати лет бессменным главой Большой синагоги был выдающийся талмудист и каббалист рабби Иегуда Кёвеш. Несмотря на преклонный возраст и слабое здоровье, он принимал активное участие в деятельности еврейской общины в Венгрии и во всем мире.
Рабби Кёвеш вышел из синагоги на закате, когда солнце уже скрылось за Дунаем. Мимо бутиков и экзотических руин-баров он шагал по улице Дохань к своему дому на Площади 15 Марта, в двух шагах от Моста Елизаветы, который соединял два старых города – Буду и Пешт, формально объединившихся в 1873 году.
Приближалась еврейская Пасха – самое счастливое время для рабби Кёвеша. Но в этом году все иначе – он не знал покоя с того момента, когда вернулся на прошлой неделе с заседания Парламента религий мира.
Лучше бы я туда не ездил.
Последние три дня он неотступно думал о той ни на что не похожей встрече с футурологом Эдмондом Киршем.
Кёвеш торопливо прошел по уютному садику и отпер дверь своего házikó – небольшого домика, в котором и молился, и работал.
В домике была всего одна комната, заставленная полками, прогнувшимися под тяжестью религиозных книг. Кёвеш подошел к столу, сел и хмуро уставился на царивший перед ним хаос.
Если кто-нибудь это увидит, решит, что я сошел с ума.
На столе в беспорядке валялись с полдюжины раскрытых религиозных трактатов, из которых торчало множество закладок. Рядом на деревянных подставках громоздились три тяжелых тома – Тора на иврите, Тора на арамейском, Тора на английском. Каждая открыта на одном и том же месте.
Бытие.
В начале сотворил…
Кёвеш, конечно, мог цитировать Бытие наизусть на всех трех языках. И ему куда больше пристало читать академический комментарий к Зогару или новые исследования по космологии каббалы. Ученому его уровня перечитывать Бытие – все равно что Эйнштейну штудировать учебник арифметики. Тем не менее рабби Кёвеш занимался этим последние три дня, и блокнот на столе был сплошь испещрен заметками, в которых и сам Кёвеш уже не мог разобраться.
Я схожу с ума.
Рабби Кёвеш начал с Торы – книга Бытие одинаково признается и евреями, и христианами. В начале сотворил Бог небо и землю. Потом он обратился к толкованию этих слов в Талмуде, перечтя пояснение раввинов к Акту Творения в первой книге Моисеевой Брейшит. Потом углубился в мидраш, читая и перечитывая комментарии выдающихся экзегетов, объяснявших кажущиеся противоречия в библейской истории сотворения мира. Наконец погрузился в мистические дебри каббалистической книги Зогар, согласно которой непознаваемый Бог проявил себя в виде десяти различных сефирот, или эманаций, образующих Древо Жизни, которое, в свою очередь, произвело четыре разных мира.
Темнота и сложность иудаизма всегда радовали Кёвеша – он воспринимал это как постоянное напоминание Бога о том, что в мире далеко не все доступно пониманию человека. Но после презентации Эдмонда Кирша, в свете неотразимой простоты и ясности его открытия, все, чем занимался Кёвеш последние три дня, казалось набором безжизненных и пустых противоречий. Оставалось одно – отложить древние фолианты и пойти погулять по набережной Дуная, собраться с мыслями.
Рабби Кёвеш постепенно смирился с невыносимой истиной: открытие Кирша в самом деле разрушительно для верующего человека. «Откровение ученого» прямо противоречит почти всем существующим религиозным доктринам и обладает при этом сокрушительной убедительностью и простотой.
До сих пор не могу забыть эту последнюю картинку, думал Кёвеш, вспоминая заключительный кадр презентации на огромном смартфоне. Это поразит каждого человека – и верующего, и неверующего.
После трех дней размышлений рабби Кёвеш ни на шаг не приблизился к ответу на вопрос: как же быть с тем, что они узнали от Кирша?
И у Вальдеспино, и у аль-Фадла тоже не было ясного плана. Два дня назад все трое говорили друг с другом по телефону. Но так ничего и не решили.
– Друзья мои, – начал Вальдеспино. – Очевидно, презентация мистера Кирша не может не тревожить нас… во многих отношениях. Я попросил его позвонить мне, чтобы обсудить ситуацию, но он молчит. Думаю, пора принимать меры.
– Я знаю, что делать, – сказал аль-Фадл. – Мы не можем сидеть сложа руки. Необходимо взять ситуацию под контроль. У Кирша настоящая информационная бомба, и он воспользуется ею, чтобы нанести религиям максимальный урон. Мы должны обезвредить бомбу. Мы сами объявим о его открытии. Немедленно. Подадим это под нужным углом зрения, максимально смягчим удар и насколько возможно уменьшим разрушительное воздействие на души верующих во всем мире.
– Вы предлагаете выйти на публику, – сказал Вальдеспино. – Но, к несчастью, я не представляю, как можно уменьшить разрушительное воздействие этого открытия. – Он тяжело вздохнул. – И к тому же мы торжественно обещали мистеру Киршу, что сохраним все в тайне.
– Помню, – сказал аль-Фадл. – Но из двух зол лучше выбрать меньшее, а именно: нарушить клятву ради всеобщего блага. Мы все в опасности: мусульмане, евреи, христиане, индусы, – все. И учитывая, что мистер Кирш посягает на общие для всех фундаментальные положения, мы должны подать его открытие так, чтобы не потрясти основ.
– Боюсь, из этого ничего не выйдет, – возразил Вальдеспино. – Если уж действовать публично, то единственный приемлемый вариант – заронить сомнение: дискредитировать его самого, прежде чем он объявит об открытии.
– Дискредитировать Эдмонда Кирша? – воскликнул аль-Фадл. – Блестящего ученого, который ни разу ни в чем не ошибся? Мы же все были там. Мы видели его презентацию. Спорить с этим невозможно.
Вальдеспино усмехнулся:
– Так же невозможно, как с тем, что говорил Галилей, Джордано Бруно или Коперник. Веру подвергают испытаниям не в первый раз. Просто наука сегодня снова постучала в нашу дверь.
– Но речь идет о более глубоких вещах, чем открытия в физике или астрономии! – воскликнул аль-Фадл. – Кирш покушается на самую суть религии, подрывает фундаментальные основы веры! Вы можете сколь угодно ссылаться на историю, но, несмотря на все усилия Ватикана заткнуть рот Галилею и ему подобным, их учение завоевало умы. Завоюет умы и Кирш. И ничего с этим нельзя поделать.
После этих слов воцарилась мрачная тишина.
– Моя позиция в этом вопросе очень проста, – сказал Вальдеспино. – Лучше бы Киршу не делать этого открытия. Боюсь, сегодня мы не готовы к нему. И потому я убежден: об открытии никто не должен узнать. – Он выдержал паузу. – Я верю, что все в нашем мире происходит в согласии с Божественным промыслом. Возможно, вняв нашим молитвам, Господь убедит мистера Кирша не делать свое открытие общественным достоянием.
Аль-Фадл громко хмыкнул:
– Не думаю, что мистер Кирш из тех, кто прислушивается к гласу Божьему.
– Возможно, и так, – сказал Вальдеспино. – Но чудеса случаются.
– При всем моем уважении, – с жаром заговорил аль-Фадл, – если вы рассчитываете только на то, что Господь испепелит Кирша до того, как он объявит…
– Господа! – подал голос Кёвеш, пытаясь разрядить накалившуюся обстановку. – Давайте не будем спешить. Мы же не обязаны решать все сию минуту. Мистер Кирш сказал, что собирается объявить о своем открытии через месяц. Давайте все спокойно обдумаем и вернемся к разговору через несколько дней. Возможно, размышления направят нас на путь истинный.
– Мудрый совет, – согласился Вальдеспино.
– Только не нужно затягивать, – забеспокоился аль-Фадл. – Созвонимся через два дня.
– Хорошо, – сказал Вальдеспино. – И примем окончательное решение.
С тех пор прошло два дня, настало время нового разговора.
Рабби Кёвеш сидел в своем házikó и с каждым секундой волновался все больше. Звонок опаздывал на десять минут.
Наконец телефон зазвонил, и рабби поспешно взял трубку со стола.
– Добрый вечер, рабби. – Епископ Вальдеспино был явно расстроен. – Простите за задержку. Боюсь, аллама аль-Фадл не присоединится к нашему разговору.
– Что-то случилось? – забеспокоился рабби. – С ним все в порядке?
– Не знаю. Целый день пытался дозвониться до него, но аллама, похоже… пропал. Никто не знает, где он.
По спине рабби пробежал холодок.
– Неприятная новость.
– Да, но, надеюсь, причин для тревоги нет. К несчастью, у меня есть еще одна… новость, – мрачно проговорил епископ и замолчал. – Я только что узнал: Эдмонд Кирш намерен объявить о своем открытии… сегодня.
– Сегодня?! – воскликнул Кёвеш. – Но он же говорил, через месяц!
– Да, – подтвердил епископ. – Но он солгал.
