«Книга Андрея»:
ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ

А в это время в пещере спорили собравшиеся: — Будущее темно, мы должны готовиться к смерти! — говорил прорицатель и нервно стучал сухими пальцами по круглому колену. — Мир погибает, нам следует погибнуть, чтобы спасти его! — срываясь, кричал совестливый духом. — Глупости!
Мы просто должны научится его языку, мы должны уметь разговаривать с миром. Мы сможем договориться! — перебивая совестливого духом, раздражённо вопил добровольный нищий. — Прежде мы должны определиться с тем, кому мы поручим выводить нас из тупика! — настаивал король справа. — Он должен взять на себя всю полноту ответственности! — визжал король слева. — Нам нужны гарантии! — Безумцы, куда вы собрались идти? Прежде нам следует найти основание!
Но где же его искать? — сокрушался чародей. — Покаяние, покаяние!
Вот чего недостаёт нам, собратья!
Начать нужно с покаяния, нужно признать все наши прегрешения!
Искупления, вот чего не достаёт нам – искупления! — вопил, никого не слыша, дающий благословение. Безликая тень колыхалась по стенам пещеры: — Всё пусто, всё тлен, всё бессмысленно! — доносилось, словно со дна колодца. — Все ваши усилия тщетны!
Вам следует переступить через самих себя, вы должны умереть – вот ваш единственный путь! — Неправда! — громогласно ответствовал ей безобразнейший. — Ты лжёшь!
Мы обмануты, но мы не бессильны!
Мы способны на всё!
Мы должны только захотеть!
Да, человек должен умереть, но для того, чтобы жил сверхчеловек!
Перепуганные ослиные головы наперебой кричали: «И-а!»«И-а!». Постепенно этот отчаянный крик стал напоминать металлический скрежет пилы. Это ужасное, чудовищное лязганье, резкое и однообразное, пронзительно грубое, вырвавшись из пещеры, заставило меня вскочить на ноги. Меня словно обожгло, обдало жаром, я стал задыхаться. «Чёрт, опять приступ!
Опять это удушье!» – всё моё существо, измученное, усталое, застигнутое врасплох, металось, рвалось от отчаяния, от безысходности. Проступили слёзы, тоска накатила, ударила. Превозмогая эту предательскую тяжесть, что так бессовестно, так гадко, так подло сдавила мне грудь, я зарыдал, зарыдал из последних сил. «Господи, даже на
это теперь требуются силы!»
Слёзы градом катились по моему лицу, и, наконец, боль, тупая до остроты, пронзила меня, как вертел, как кол в руках заправского палача, пронзила и безжалостно выдавила из меня мучительный стон, крик, шёпот, шипение… Начиналась судорога – эта отвратительная, ни с чем не сравнимая физическая немота. Я умирал. Но вдруг, вдруг перед моим искорёженным судорогой лицом, перед моими глазами, что непроизвольно, как полоумные, как загнанные в клетку хорьки, бились о стенки костных орбит, проскользнула тень, нет, даже не тень, ладонь, да, широкая ладонь, рука Заратустры!
Я закашлялся, словно нечаянно поперхнувшийся, осел на траву и задышал. Приступ прервался. — Всё хорошо. Ничего не бойся. Ты же умеешь ничего не бояться, — шепнул мне на ухо Заратустра, подхватил моё непослушное тело на руки, отнёс его в пещеру и положил поближе к огню – мне было холодно.