«Книга Андрея»:
САМЫЙ БЕЗОБРАЗНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Лес постепенно редел, и вот внезапно совсем кончился, словно оборвался. Моему взору открылся другой, ужасающий, ландшафт: пустыня тёмно-красного песка дымилась зловонными испарениями. Множество змей, огромных ящериц и чудовищных насекомых кишело у меня под ногами. Но, как это ни странно, я не был сильно испуган. Каждый занят своим делом, а я не собираюсь никому мешать, так что на сердце у меня было легко и спокойно. Огромная насыпь одиноко возвышалась над этим морем пресмыкающихся, оттуда слышался мне крик о помощи, туда я и направился. — Туда ли пришёл ты, куда хотел прийти? — спросил меня чей-то голос с вершины холма. — Я бы не мог быть там, где не хотел бы я быть, — крикнул я в ответ. — Смело! — расхохотался обладатель загадочного гортанного голоса. — Ты любишь загадки? — Нет. — Но, кажется, ты обладаешь пытливым умом? — удивился незнакомец. — Любые ответы ложны, а чужая правда – чужая правда. Зачем же хранить никчёмное и покушаться на чужое?
Я не вор и не скряга! — Ты друг Заратустры? – голос незнакомца дрогнул. — Ты знаешь?
Покажись! — Я отвратителен. — Что ж поделать?
Безобразное лучше несуществующего, а я не люблю лишь несуществующее. — От чего же? — удивление незнакомца казалось неподдельным. Я рассмеялся: — Как же можно любить то, чего нет? — Я люблю то, чего нет! — Да? — настал и мой черёд удивляться. — Я убил Бога, Его больше нет, но теперь я люблю Его больше, чем когда Он был жив. Мне были отвратительны его речи!
Мне были не по нраву Его бессмысленные деяния!
Он сострадал, не страдая! — за негодованием слов безобразнейшего мне слышались невыплаканные слёзы. — Так, может быть, Он и не сострадал вовсе? — Неправда! — его голос дрогнул. — Ты сам себя водишь за нос!
Думаешь ты, что убил Бога, но убил ты лишь то, что было о Нём сказано. — Откуда тебе знать?!
— рассвирепел мой собеседник. — Моё страдание неизбывно, так может страдать лишь тот, кто посмел убить Бога! — Ты разрушил сказанное и оказался теперь в пустоте молчания. Ты чувствуешь себя одиноким, оттого и твоё страдание. Но не потому страдаешь ты, что убил Бога, а просто молчание, обрушевшееся на тебя, не по твоим плечам. Но знай, что и твоя пустота, и окружающая тебя пустота столь же иллюзорны, сколь и уничтоженные тобою о Нём песнопения. — Ты хочешь сказать: Его не было? Ты думаешь, я его выдумал? Ты что же, считаешь меня за обманщика и глупца?!
— он появился из-за холма, его губы дрожали, он действительно был отвратителен, но не из-за внешности, а скорее, из-за вычурности своего негодования. — Погубить иллюзию не значит обрести истинное. — Комедиант!
Жалкий комедиант! — он тряс передо мной своими огромными кулаками, от чего свисающая с них, словно бы лишняя, кожа омерзительно дрожала. Я поборол неприязнь. — Перестань!
Ты лучше меня знаешь, что никого не убивал!
Безобразный человек разразился чудовищными рыданиями. Сотрясаясь от приступов плача, он схватил меня за полы одежды и, ударясь в мою грудь своей косматой головой, бессмысленно повторял странную фразу: — Неправда, неправда!
Я убил!
Убил! — казалось, он оправдывается. — Зачем тебе подвиг?
Нельзя приобрести величие за счёт чего-то, великим можно только быть. Твоё одиночество – склеп, а великий мертвец – жалкое зрелище. Ничтожество останется ничтожеством, несмотря на его достижения. Хочешь быть великим – будь им, величие не придётся доказывать, оно всегда очевидно. Этот странный, безобразный, по его словам, человек уже перестал плакать. Он лишь напряжённо слушал, а когда я закончил говорить, то спросил: — Мне нужно искать Заратустру? — Ты хочешь его убить? — рассмеялся я. — Я хочу найти выход, ужасно быть в пустыне!
Я устал!
Неужели же ты не видишь! — он буквально молил меня. — Перестань искать, и ты найдёшь, — тихо ответил я и добавил: — Иди же, уже этим вечером я встречу тебя в пещере моего друга. — Аминь!
Да будет так! — сказал он. — Тьфу! — я рассердился. — Ты не в театре!
У тебя же одна жизнь, одна!
Слышишь? Если ты будешь играть, как и играл ты прежде, то всё потеряешь, всё!
Перестань юродствовать. Разве тебе нужна подать?
У тебя же всё есть, но ничего в самом Себе не замечаешь ты, страдательный сладострастник!
Слишком ты любишь своё горе, слишком им восторгаешься!
Он расплакался как дитя, закрыв руками лицо. Я погладил его по голове, песок проскользнул у меня под руками. — Всё. Перестань себя жалеть, это глупо. Было бы что!
Да и о чём вообще можно печалиться?
Вот что скажу я тебе: если сможешь преодолеть ты своё одиночество – вот будет подвиг, которым ты сможешь гордиться!
Так говорил я с человеком, который называл себя безобразным, но не видел слабости своей, которая делала его некрасивым: он слишком лукавил, когда называл себя отвратительным. Я последовал дальше.