«Книга Андрея»:
ПИЯВКА

Теперь я уже хорошо знал, как следует двигаться, и земля снова не подвела: качнувшись, она побежала у меня под ногами. Так следовал я какое-то время, пока не упал внезапно, споткнувшись. — Ааа! — заорал человек, скрытый ворохом опавших листьев, о которого запнулись мои быстрые ноги. — Кто тут?!
— Тот, кто слит с природой, изучая её, чёрт бы тебя побрал, нарушитель спокойствия! — негодовал потревоженный мною человек. Через секунду он поднялся с земли, попутно отряхиваясь, и посмотрел на меня ожесточёнными глазами, полными слёз, — так был он взволнован. Я же увидел, что по рукам его течёт алая кровь. — Что с тобой? Ты весь в крови! — Это вы в крови, вы все!
Вы пустили кровь природе, вы изуродовали мир! — возмутился окровавленный, и снова слёзы проступили на его глазах. — Покорно принимаю твой пафос, но неужели же думаешь ты, что кровью своею сможешь восполнить возникший теперь недостаток? — Я не восполняю, я соединяюсь с природой!
Пиявки пьют мою кровь – так узнаю я пиявок!
Я един с этим миром, ибо мне известны законы его, мне ведомы его желания, мне понятны его устремления!
Я служу миру, я отдался ему, я сочетаюсь с миром священным браком познания, за это он вознаграждает меня своим величием! — изучающий пиявок исполнился благородства и важно повёл плечами. — Но отчего ты решил, что твой мир – это мир пиявок?
Почему ты не идёшь, например, к людям? — Ненасытны и злы твои люди! — Пиявки добрее? — удивился я, глядя, как кровь стекает по дрожащим пальцам моего собеседника. — Пиявки естественны! — негодовал человек. — Но разве естествен ты, человек, ушедший от людей? — Мир, мир!
— иступлённо повторял человек, изучающий пиявок, и всё его бескрайнее одиночество открылось мне в этом крике. — На что он тебе, если так ты несчастен? — тихо спросил я своего собеседника, когда сорвался он, наконец, на плач, что может вызвать лишь жалость. — Я делаю большое дело, это важно, важно! — повторял он сквозь слёзы. — Важно не то, что ты делаешь, а важно то, что ты есть. В противном случае ничего ты не сделаешь, что бы ни делал и как бы ты ни старался. Мир не знает слёз, лишь на боль свою реагирует он слезами. И вижу я, что слёзы твои не от физической боли, но от внутренней муки – ею приветствуешь ты мир, такова твоя благодарность!
Теперь ты гордишься, что кровью своею накормил ты пиявок?
Что ж, ты прав, но смотри – видишь, как они лопаются от переедания?
Не жизни ты служишь, а жаждешь уничтожить её в ней же самой, проповедник уничтожения!
Да, ты прав, ибо нет лучшего способа развалить нечто, как сделать это изнутри. Поверь, ты добьёшься поставленной цели, но разве есть в этом смысл?
Познать Мир без слёз, познать его радость – вот к чему подлинно стремится твоё нежное сердце. Я знаю об этом, ибо это и моё устремление. И вот что скажу я тебе: пока не осознаешь ты одиночества своего, будешь топтаться на месте, а мука твоя сменится безысходностью или благородным безумием, так кончает всякий, изучающий пиявок. Осознай же своё одиночество и иди к Заратустре – он не проповедует, но дарит!
Так говорил я с человеком, приумножающим уничтожение собственной кровью. Потом я оправился, превозмогая усталость, и поспешил дальше, ибо не переставал я слышать ещё крик о помощи.