«Книга Андрея»:
ПРЕДИСЛОВИЕ «КАНАТНОГО ПЛЯСУНА» V

Словно медный язык монастырского колокола бился в эти минуты о чугунный обод, и он смолк вдруг, внезапно, замер в дрожащих руках звонаря… Заратустра медленно повернул ко мне голову. На его длинных, густых ресницах блеснула слеза, он глубоко вздохнул и после паузы прервал молчание: – Желание быть сверхчеловеком, может быть, и похвально, не знаю… – он печально улыбнулся. — Но ведь никто не был ещё
человеком . Есть песня, да нет у певца ни слуха, ни голоса. Нельзя человеком быть в одиночку. Понимаешь?
Не получается… Сто лет был я окутан холодом сверхчеловеческого одиночества, сто лет. Я хотел быть сверхчеловеком, я стал им, я был им, я устал… Всё это ровным счётом ничего не стоит. Человек не может быть один , но будет он одинок, пока не станет самим Собой для Другого. Как сиять росе утренней, если не ласкает её луч солнечный?
Как же просто быть самим Собой!
Руку подай – и всё. Но те, от кого ушёл я сто лет назад, не могли именно этого. А я ведь принимал их за людей… Глупо, да?
Зачем, мертвец, ты пришёл ко мне?
Хочешь ли ты теперь жить ? – Да, — ответил я сдавленным голосом. И тут же испуганное сомнение пронзило меня изнутри: «Он мне не поверит!»
Заратустра улыбнулся: — Не следи за собой, хватит шпионить. Я знаю, что ты хороший, знаю. Ну чего ты боишься? — его слова звучали, как шелест шёлка, он смотрел мне прямо в глаза, улыбаясь своими глазами. — Что же ты?
Не доверяешь себе, канатный плясун?
Самому Себе, и не доверяешь… Плясун, я пришёл с тем, чтобы ты мог танцевать . «Я поверил бы только в то божество, которое умело бы танцевать». Помнишь?
Заратустра тихо рассмеялся, снедая моё смущение. — У меня не получится, — эти слова скользнули с губ моих сами по себе, словно один только выдох. — Ну вот, можешь же не шпионить!
И в тот самый миг я впервые ощутил, что это значит «быть самим Собой для Другого». Но уже через сотую долю секунды мой «шпион» снова вернулся. Я смутился, кровь ударила мне в лицо, я затараторил: – Зар, во мне есть всё человеческое, что ты перечислил. Правда, не смейся!
И стремление делать добро, и желание строить свою судьбу, меня душит стремление к знанию, свободе, чёрт бы её побрал!
Я оказываю предпочтение и сомневаюсь, да!
Я стыжусь своего высокомерия, но оно есть, от этого никуда не деться. Я, наверное, испытываю самолюбование, наверное. И торгую духом, созидая. Я отрекаюсь от самого Себя – это точно. Прости, наверное, я не тот канатный плясун, которого ты ищешь, ты обознался. И выпалив всё это, бог знает зачем, я испытал такую обиду, такое отчаяние… Я снова не верил себе, я не верил тому, что сам и говорил. Да, человеческого во мне с избытком, но я не мог позволить себе не быть «канатным плясуном» для моего Заратустры. Я боялся потерять его, я слишком долго его искал. Закусив губу, я пытался справиться с собственным противоречием – или быть честным, или быть настоящим. — Ты пришёл, — тихо ответил он моему молчанию, — значит, ты искал. Многие выходили на этот берег, но только ты заметил паромщика. Ты ещё хочешь на тот берег? — Сверхчеловеком? — Я сказал: «на тот берег», а не «этажом выше»! — он почти шикнул на меня и сразу вслед за этим расхохотался. — Ты знаешь, как ? — Тебе нужна чужая победа?
Добыча и опыт – разные вещи. Я почувствовал, что проявляю слабость, что хочу возложить свои заботы на его плечи. Мне стало стыдно, я снова смутился, почувствовал себе маленьким, и мой «шпион», вдруг снова исчез. — Глупо, да? Надо самому… – Я буду для тебя человеком, если ты позволишь. — Я не должен сомневаться? — И ты должен быть эгоистом! — Я и есть эгоист, — сказал я, подумав. — Нет, ты эгоист для людей, но ещё не для самого Себя. Я молчал.