|
|
******* Т рое втащили к нам в палату обмякшее тело. И только когда они оказались около моей кровати, я понял, что это тело — кривоголовый. Они водрузили его на кровать и замерли, глядя на результаты своей работы. — Как тяжела жизнь... — пролепетал щуплый мужчина, о котором мне Ивановна рассказывала, что он жертва инопланетян. Особенно дурная! — добавил Диоген и улыбнулся. — Что с ним? — прошептал я. — Сначала пойми, что с тобой. Потом спрашивай о других, — ответил Диоген. Неприятный старик. Но с языком у него все в порядке — острый. — Развяжи, а? — попросил я, показывая на свои руки. — С развязанными ты дошел до сумасшедшего дома, — Диоген развел руками и склонился надо мной. — Не логично ли предположить, что со связанными твоя жизнь станет лучше? — Ты больной, да? — я разозлился. Больной — не больной, но в этом сумасшедшем доме меня по рукам и ногам не связывают, — старик сделал вид, что, мол, разговор окончен, и он уходит. — Подожди... — получилось вдруг так жалостливо. — Ну чего еще? — Диоген обернулся. — Сказал же, не буду развязывать. Петька чефирить пошел, а потом пойдет с инспекцией — увидит и накостыляет. — Ладно, не развязывай. Просто посиди со мной. Пожалуйста... Диоген притворялся недовольным. Но сел на край моей кровати. — Подумай об этом, как об уроке, — сказал он, задумчиво глядя в окно. — Если ты, связанный, научишься быть счастливым, то каким счастливым ты будешь, когда тебя развяжут. — Говорят, мы раньше с тобой дружили... — Мне этого не говорили, — ответил Диоген. — Так этого не было? — удивился я. — Я этого не говорил... — Тьфу! — я отвернулся к стене. — Чё ты мне голову морочишь?! — Знаешь, — сказал он вдруг серьезно- серьезно, — однажды я защебетал по-птичьи, и слушать меня сбежалось все отделение. Ради пустяков они сбегаются, бросая любое дело, а ради важных вещей и не пошевелятся! И вот я спрашиваю себя: говорить мне с тобой серьезно или валять дурака? — Все зависит от того, что ты хочешь услышать в ответ... — Хорошо, — Диоген поднял брови. — Я хочу услышать правду. — Ну завернул... А апломба-то сколько! Давай, спрашивай — отвечу! Диоген расхохотался: — Раньше ты был умнее! Я удивленно на него уставился: — Умнее?.. — Откуда ты знаешь, в чем правда?! — продолжал смеяться Диоген. — Да уж знаю! — меня бесил его смех. — Вот и скажи мне, есть смерть или ее нет? — Есть! — Да неужто! — он разыграл потрясение. — Ты ее видел? — Ладно, — огрызнулся я. — Но жизнь-то я точно видел. Это правда. Жизнь есть. — Тогда объясни, что это такое «жизнь», — предложил Диоген и надменно сложил на груди руки, словно собрался долго и внимательно меня слушать. — Ну... — я озадачился. — Жизнь — это... — Это... — вопросительно протянул Диоген. И действительно, что на это ответишь. Что такое «жизнь»? — Но я могу о предметах сказать. Это окно. А там — дверной проем, — сказал я, показывая взглядом сначала на окно, а потом на дверной проем. Диогена и это развеселило: — А вот я живу в бочке! Что ты на это скажешь? Вон она в том углу стоит... — Это не бочка. Это кровать. — Нет, это бочка! — Диоген не шутил, он настаивал на этом. — Бочка должна быть круглой! — возмутился я. — А это распрямленная бочка! — и он показал руками, как ее «распрямляли». — Что скажешь?! — Так ты считаешь, нет правды? — спросил я.
— А мир плох или хорош? — «ответил» мне Диоген. — Мир плох! — уверенно сообщил я. Уж в этом у меня сомнений не было никаких. — Это твой мир плох! И худо тебе. А у счастливого мир замечательный! Но ведь это один и тот же мир — твой и его! Он один! Ну, и скажи теперь, плох мир или хорош? Мой рассеянный взгляд упал на Ваньку. Он лежал на своей постели — неподвижный, закрыв лицо истощенными руками. — Мир плох, Диоген! — повторил я. — Мир плох.
|