|
|
******* О т перегрузки меня затошнило. И вырвало бы, но уже через сотую долю секунды лифт выплюнул меня на площадку седьмого этажа. Словно хищник, разочаровавшийся в добыче и не желающий продолжать трапезу. — Ты меня достал, гаденыш! — на площадке стоял коричневый. — Возьми себя в руки! Слабак! Немедленно достань это письмо! Ты слышишь, что я тебе говорю?! Его пластилиновая шея, словно змея, вытянулась на несколько метров и кольцами повисла в воздухе. Коричневая голова объезжала меня со всех сторон, будто камера на специальном кране-штативе. От ее кругового движения меня затошнило еще больше. Наконец, шея коричневого оплела мое тело, и я был поставлен перед Дашиной дверью. Коричневый нажал на звонок. В тишине давно уже спящего подъезда раздался нервный, надрывный гудящий треск. За дверями квартиры началось движение. — Кто там?! — раздался раздраженный голос Дашиной мамы. — Это я, Митя, — пролепетал я. — А Даша спит? Конечно, спит! Третий час ночи! — Но мне нужно с ней переговорить... Дверь приоткрылась. Недовольное лицо укутанной в халат женщины воззрилось на меня сквозь образовавшийся проем: — Ты совсем больной, да?.. — Ну, пожалуйста... — Я тебе говорю, идиот, она спит! — Дашина мама собиралась закрыть дверь. — Иди домой, завтра все решишь. — Но мне надо сейчас... Коричневый стоял в темноте рядом с дверью и шептал: — Оттолкни ее, оттолкни! Пройди в комнату и возьми письмо. Оно на комоде, рядом с музыкальным центром. Ну, толкай! Толкай! — Да пошел ты! — я выругался на коричневого. — Чего?! — мамаша приняла это на свой счет. — Это я не вам, простите... — Козел! — рявкнула она и дверь захлопнулась у меня перед самым носом. — Кретин! Слабовольный кретин! — орал коричневый. — Ладно, недоделок! Я сделаю это за тебя... И он начал барабанить в дверь. Он не просто стучал, он ломился в эту несчастную фанерную перегородку. Штукатурка сыпалась. Из квартиры стали доноситься крики. Мама кричала на Дашу, Даша на маму. Суть их препирательств сводилась к тому, кого вызывать — милицию или психиатрическую скорую помощь. Я порывался уйти, сбежать отсюда. Ничем хорошим все это закончиться не могло. Но коричневый держал меня своей шеей, словно удавкой. Я умолял его прекратить это или отпустить меня. Я стоял перед ним на коленях. Плакал. Но он только злился и барабанил в дверь еще сильнее. Через десять-пятнадцать минут она действительно поддалась, покосилась и уже готова была слететь с петель. Но тут прибыл наряд милиции. Я объяснял им, что это не я. Что у меня не было намерения вредить этим людям. Что мне просто нужно было письмо. Что дверь выламывал коричневый. Что я его не знаю. Что у него длинная шея. Я им показывал на него, но они не реагировали. Когда на моих запястьях щелкнули наручники, коричневый стоял рядом и злорадствовал. Потом он появился в участке и поливал меня всеми возможными бранными словами. Я хотел, чтобы он признался, чтобы он сказал милиционерам, кто все это затеял. Но он только смеялся надо мной. Только смеялся...
|