Кундалини: ГЛАВА ШЕСТАЯ
Если бы даже самый правдивый человек в мире описал подобный эпизод и я бы прочел о нем до того рокового декабрьского утра, когда мне удалось впервые заглянуть в сверхсознание и увидеть легендарную Кундалини в действии, я бы тут же отнес его к разряду тех умных, но доверчивых людей, которые, будучи щепетильными во всех остальных вопросах, сохранили детскую наивность в отношении сверхъестественного. Как вы вскоре сами убедитесь, я долгое время пребывал в недоумении относительно своего состояния и был не способен осмыслить все, что со мной произошло. Лишь по прошествии нескольких лет, происшествие вырисовалось во всех деталях, многие из которых я не замечал раньше, и потому я решился изложить все на бумаге. Решение это в дальнейшем было подкреплено тем соображением, что Кундалини активна (правда, в меньшей степени) у миллионов разумных людей всех цивилизованных наций, при этом ее активность зачастую приводит к физическим и психическим расстройствам, не поддающимся современным средствам терапии, поскольку последняя не имеет ни малейшего представления о природе этих расстройств.
Учитывая всю значимость природы физических и психических метаморфоз, необходимых для духовного раскрытия, я нисколько не удивляюсь тому, что пришлось мне испытать. Ведь мистическое состояние представляет собой последний и самый отважный шаг в том путешествии, которое начал человек, поднявшись с четверенек на ноги. Оно завершится после испытаний и страданий, после переживания блаженства развоплощенного бытия; оно завершится, но не со смертью, а с окончанием срока, отпущенного всему человечеству. Путь, лежащий перед ним, столь труден и запутан, что потребуется вся его сила воли, все его интеллектуальные способности, чтобы пройти по нему шаг за шагом, пока впереди не обозначится цель.
Когда я проснулся на следующее утро, оказалось, что я слишком слаб и не могу сразу же подняться с кровати. Потому я оставался лежать, прокручивая в уме страшные события ночи, и слезы благодарности катились по моим щекам, когда я думал о божественном вмешательстве, спасшем меня в самый критический момент моей жизни. Чем больше я думал об этом, тем больше склонялся к мысли, что сверхчеловеческая сила, действующая через мой мозг, дала мне знать, как следует действовать, чтобы спастись в той отчаянной ситуации, когда я не мог рассчитывать на помощь со стороны. Никакая сила на земле не могла бы спасти меня от смерти или безумия, никакое лекарство не могло бы облегчить моих страданий. Казалось, что это знание было изначально вложено в мой мозг, чтобы спасти мое тело от экспериментов целителей, ровным счетом ничего не знающих о причине моей болезни, и избавить мою нервную систему, находящуюся в столь плачевном состоянии, от разрушительного действия лекарств, которые могли сыграть роль ядов. Недаром с первых же дней своей болезни я не желал обращаться к медикам. И дело не в том, что я не испытываю уважения к людям этой профессии, а в том внутреннем знании, что причина моей болезни лежит вне компетенции современной медицины.
С чувством облегчения я, наконец поднялся с постели, как человек, которого долгие часы сжигал жестокий внутренний огонь, и вдруг каким-то чудесным образом, не только огонь оказался загашен, но и боль от ожогов полностью прошла. Я стал изучать свое отражение в зеркале — лицо было все еще бледным и истощенным, но безумное выражение практически исчезло, и глаза утратили маниакальный блеск. На меня смотрело лицо ослабевшего после продолжительных страданий, но совершенно нормального человека. Язык все еще сохранял следы белого налета, пульс был слабым и неровным, но все остальные симптомы, свидетельствующие о состоянии моих органов, пришли в норму, и мое сердце от радости подскочило в груди. Живое излучение, исходящее из места расположения Кундалини, распространяющееся по всем нервам и наполняющее мои уши странными звуками, а мозг огнями, не уменьшилось, однако сейчас поток казался теплым и приятным — он чудесным образом успокаивал и исцелял измученные ткани и клетки.
В последующие дни я уделял режиму питания самое пристальное внимание — съедал несколько ломтиков хлеба или немного вареного риса с молоком каждые три часа. Количество пищи, принимаемой в один прием, было очень невелико — несколько маленьких кусочков или глотков. Когда после последнего приема пищи я лег в постель, то к огромному облегчению почувствовал легкую сонливость и, несмотря на то что мою голову окружал светящийся ореол, тут же забылся сном, окутанный умиротворяющим лучистым покровом ночи. На следующее утро я проснулся с отдохнувшим умом, но все еще ослабленным телом. У меня не было сил ходить, и когда я поднялся на ноги, все перед глазами пошло кругом. Но голова была ясная, и преследовавший меня страх почти полностью исчез. Впервые после многих недель непрекращающихся страданий я обрел способность ясно мыслить. Чтобы набраться сил свободно ходить по дому и стоять на одном месте достаточно долго, мне понадобилась неделя. Не представляю, какой потаенный резерв энергии в моем организме поддерживал мое существование до последнего времени, ведь я более двух месяцев не принимал почти никакой пищи. Тогда я не испытывал такой слабости, как сейчас — очевидно, отравленные нервы не могли правильно оценить состояние моего организма.
Время шло, и во мне крепла уверенность в том, что непосредственная угроза моему здоровью миновала. Но мое состояние было совершенно необычным, и чем больше я думал об этом, тем больше сомневался в исходе. Это было очень странное состояние: прозрачная среда, невероятно живая и остро чувствующая, светилась и днем, и ночью, пропитывая все мое существо, протекала через каждую часть организма, прекрасно ориентируясь в нем и зная все пути. Я часто с неописуемым удивлением наблюдал за замечательной игрой этой лучистой силы. Я не сомневался, что Кундалини была полностью разбужена во мне, но при этом не было заметно чудесных проявлений каких-либо физических и психических способностей, которые древние связывали с ее пробуждением. Напротив, мое физическое состояние оставляло желать лучшего, а сознание было еще неустойчивым. Я не мог сосредоточиться на чтении или безраздельно уделить внимание какому-нибудь иному заданию. Любая продолжительная попытка сконцентрироваться неизменно приводила к нарастанию симптомов. После фиксации внимания на любом предмете свечение в моей голове увеличивалось до невероятных размеров, что приводило к возвышению сознания и влекло за собой испуг, правда, уже в значительно более мягкой форме.
Не замечая никаких признаков духовного озарения, озабоченный странным поведением своего измененного ума, я через несколько недель наблюдений уже с трудом справлялся с мрачными предчувствиями. Неужели это все, чего может достичь человек после пробуждения змеиного огня? Вновь и вновь задавал я себе этот вопрос. Неужели лишь ради этого бесчисленное множество людей рисковали жизнью, бросали свои дома и семьи, преодолевали страх перед незримыми силами, сносили голод и лишения и годами просиживали у ног учителей? Неужели йоги, святые и мистики входили в экстатические трансы лишь для того, чтобы испытать это расширение сознания, сопровождаемое неземным свечением и звуками, способное мгновенно перенести человека в необычное психическое состояние, чтобы вновь швырнуть на землю, не награждая его никаким особым талантом или достоинством, способным выделить из рядов прочих смертных? Были ли наблюдаемые мной день и ночь потоки лучистой субстанции, от чего мое сознание то расширялось, то сужалось, той целью, на которую указывали все тайные доктрины мира? Если этим исчерпывались возможные достижения, мне лучше было не углубляться в мир сверхъестественного, а удовлетвориться преследованием мирских целей и наслаждаться простым человеческим существованием, не знающим страха и неопределенности, ставших моими постоянными спутниками.
Я продолжал уделять большое внимание режиму питания, так как опыт показал, что мой рассудок и сама жизнь зависят от нее. Я ел ровно столько, сколько считал необходимым, не соблазняясь никакими деликатесами, если считал, что это может нарушить мой рацион. У меня было достаточно причин соблюдать столь строгую диету, так как любое отклонение от нее (как в количестве и качестве пищи, так и в несоблюдении времени ее приема) вызывало столь острую реакцию, что мне приходилось сурово бранить себя за халатность. Такое случалось со мной время от времени, словно мысль о том, что отныне мне предстоит есть не ради удовольствия и не ради утоления голода, а для того, чтобы избавить свою перевозбужденную и сверхчувствительную нервную систему от лишнего напряжения, желала навечно запечатлеться в моем мозгу. Не было никакого спасения от этого вынужденного режима, и в течение первых недель даже малейшая ошибка влекла за собой наказание в виде приступов страха и сбоев работы сердца и пищеварительной системы. Обычно в таких случаях мой ум терял гибкость и меня одолевала тоска, от которой никак не мог избавиться. Я всеми силами пытался избегать ошибок, но при всем моем старании полностью от них застраховаться было невозможно.
Чтобы читатель лучше представлял себе мое новое состояние, необходимо сказать несколько слов о моем психическом статусе, равно как и о потоке лучистой энергии, постоянно перемещающемся вдоль позвоночника, который стал частью моего существования. Ум мой функционировал не так, как прежде. С ним произошли явные перемены. Прежде умозрительные образы возникали на нейтральном фоне и состояли из комбинации света, тени и цвета, присущих тем оригинальным объектам, которые они отображали; сейчас же образы стали рельефными и яркими, словно были вырезаны из живого пламени, и возникали они на фоке свечения, будто сам мыслительный процесс состоял из другого светящегося материала, способного не только сиять, но и осознавать свой блеск. Если же я обращал свой мысленный взор вовнутрь, то неизменно видел вибрирующее свечение как внутри, так и снаружи своей головы — казалось, что струя сверкающего вещества, взметнувшись вверх по позвоночнику, вливалась в мой череп, наполняя все вокруг неописуемым светом. Размеры и интенсивность свечения этого лучистого ореола беспрерывно изменялись. Оно то увеличивалось, то уменьшалось, становясь то ярче, то тусклее. Иногда оно меняло цвет — серебряный на золотой, и наоборот. Когда свечение увеличивалось в размерах и интенсивности, странный звук, который я теперь слышал постоянно, тоже возрастал, словно желая привлечь мое внимание к чему-то, чего я не мог понять. Ореол пребывал в постоянном движении — плясал и подскакивал, клубился и вращался. Казалось, он состоит из бесчисленных мельчайших светящихся частиц какой-то нематериальной субстанции, образующих в своем беспрерывном танце мерцающее озеро света.
Постоянное присутствие прозрачного свечения в моей голове и его тесная связь с мыслительным процессом смущало меня в меньшей степени, чем его влияние на работу жизненно важных органов. Я мог отчетливо ощущать, как, проходя вдоль позвоночника и по основным нервам, это свечение вливалось в сердце, печень, желудок и другие органы, чью деятельность оно каким-то загадочным образом регулировало. Когда оно проникало в сердце, пульс становился более сильным и наполненным, безошибочно указывая, что какая-то порция тонизирующего излучения влилась в соответствующие нервы. Из этого я заключил, что его проникновение в другие органы оказывает столь же живительный эффект и что его целью является, пробившись сквозь нервы, влить в ткани и клетки свою стимулирующую эссенцию, корректируя тем самым их функцию. Такое проникновение иногда сопровождалось болью, ощущаемой либо в самом органе, либо в месте вхождения нерва, либо в месте ответвления последнего от спинного мозга, а иногда и в том, и в другом месте. Часто это сопровождалось чувством страха. В таких случаях казалось, что поднимающиеся к мозгу потоки лучистой энергии посылали свои ответвления к другим жизненно важным органам, чтобы регулировать и улучшать их функцию, приводя ее в гармонию с новым состоянием. Я пытался найти в своем мозгу объяснение этим необыкновенным переменам, этому движению разумного излучения, за которым я внимательно следил. Иногда меня приводила в изумление та удивительная осведомленность, с которой эта энергия ориентировалась в хитросплетениях моей нервной системы, и мастерство, с которым она находила пути в моем теле. Очевидно, именно за безраздельное владычество над всем жизненным механизмом древние авторы называли Кундалини «царицей» нервной системы, контролирующей тысячи нади, или нервов, человеческого организма. По той же причине они назвали ее «Адхар Шакти» (основная Шакти}, от которой зависит само существование тела и вселенной — микрокосма и макрокосма.
Я не мог обнаружить никаких перемен со стороны своих умственных возможностей: у меня были те же мысли, что и прежде, и как снаружи, так и внутри я оставался все таким же обыкновенным человеком, как миллионы других, рождающихся и умирающих каждый год, неспособных произвести ни малейшее завихрение в потоке, который называется «человечество». Но странные изменения в моей нервной системе, безусловно, произошли. Сила нового типа, пронизывающая весь организм, установила связь с моим половым аппаратом, который приобрел новые, прежде не известные мне функции. Нервные сплетения этой области пребывали в постоянном возбуждении, заставляя какой-то невидимый механизм продуцировать семя в чрезмерном количестве. Это семя в дальнейшем всасывалось нервными сплетениями основания позвоночника и переправлялось в головной мозг через спинной мозг, Сублимированное семя становилось интегральной частью той лучистой энергии, которая вызывала замешательство в моем уме и о которой я до сих пор не мог судить хоть с какой-либо долей уверенности. Я отчетливо ощущал преобразование семени а излучение и необычную деятельность репродуктивных органов, снабжающих сырым материалом таинственную лабораторию самого нижнего нервного сплетения, или муладхара чакры, как называют его йоги. В результате возникала исключительно тонкая и обычно неощутимая материя, которую мы называем нервной энергией и от которой зависит деятельность всего механизма нашего тела. Разница заключалась лишь в том, что эта вновь выработанная энергия обладала свечением, и я мог ощущать ее стремительное прохождение через нервы и ткани не только благодаря ее лучистости, но и из-за ощущений, которые вызывало ее движение.
Долгое время я не мог понять, какой скрытой цели служил это непрерывный поток вновь рожденного нервного излучения и какие изменения происходили в органах, нервах и самой структуре мозга в результате нескончаемого ливня могучей жизненной эссенции, извлеченной из самого ценного и самого сильного продукта секреции организма. Сразу же после кризиса я обнаружил изменения пищеварительной и выделительной функций, изменения столь значительные, что я не мог приписать их случайности или каким-то иным факторам, за исключением змеиного огня. Казалось, что во мне начался процесс очищения — внутренней очистки органов и нервов, и что мой пищеварительный аппарат настроился на более высокую ступень деятельности, обеспечивая тем самым большую степень очистки нервов и тканей. Я не страдал ни от запоров, ни от поносов, продолжая придерживаться вынужденной диеты и избегая переедания. Отныне моей главной обязанностью стало обеспечивать священный огонь здоровой пищей, принимаемой с определенным интервалом. При этом я не забывал, чтобы в мой рацион входили питательные вещества, витамины и прочие ингредиенты, необходимые для поддержания телесных сил и здоровья.
Я оказался зрителем странного спектакля, разыгрывающегося в моем собственном теле, где невероятно активная и мощная жизненная сила, внезапно освобожденная благодаря медитации, пребывала в постоянном движении и, захватив контроль над всеми органами и мозгом, перековывала их по определенному образцу. Мне оставалось лишь наблюдать за этим представлением: молниеносные движения светящейся разумной силы, царящей в моем организме и знающей о нем все. Тогда я еще не имел понятия, что стал свидетелем деятельности в моем теле невероятно активизированной энергии, доселе не известной науке, — той эволюционной силы, которая отвечает за беспрерывную трансформацию и ведет все человечество к высотам сверхсознания. Тогда я еще не догадывался, что чистый жертвенный огонь, с такой почтительностью описанный в древнеиндийских текстах, огонь, который поддерживали с помощью очищенного масла, отборных сушеных фруктов, злаков и сластей, символизировал Кундалини, требующую от человека после своего пробуждения легкоусвояемого и калорийного питания, чистоты помыслов и поступков.
Через несколько дней я обнаружил, что светящийся поток действовал с полным осознанием своей задачи в полной гармонии со всеми органами, зная их сильные и слабые стороны, подчиняясь лишь собственным законам и непостижимому мне высшему разуму. Невидимый никому живой огонь проносился то там, то здесь, словно им управлял высший разум, знающий расположение каждой артерии и вены, каждого нервного волокна, разум, принимающий мгновенные решения при возникновении самых первых признаков нарушения функции того или иного органа. С невообразимой ловкостью, перебираясь из одного места в другое, живой огонь стимулировал одни органы и тормозил другие, управлял секрецией, активизировал работу сердца и печени, чем вызывал разнообразные органические и функциональные изменения в бесчисленных клетках, тканях, кровеносных сосудах, нервных волокнах и тканях. С изумлением наблюдал я за этим явлением. С помощью светящейся материи, заполнившей мои нервы, я мог направлять внимание внутрь тела и различать очертания внутренних органов и нервных сплетений, раскинувших сеть волокон по всему телу. Казалось, что центр сознания, расположенный в мозгу, отныне был озарен светом и обрел способность проникать мысленным взором вовнутрь, где смутно различал внутренности, как глаза различают очертания предметов, озаренных тусклым, неверным светом. Иногда я отчетливо воспринимал свое тело (от макушки до пальцев ног), как столб живого огня, в котором вращались и клубились бесчисленные потоки, образуя в определенных местах водовороты и воронки; и все это вместе было частью огромного живого вечно движущегося моря света. Это не было галлюцинацией, так как переживание неоднократно повторялось. Единственным объяснением всему этому могло служить то, что мое ныне расширившееся сознание пребывало в постоянном контакте с миром праны, или космической жизненной энергии, обычно недоступной для восприятия человека, но являющейся первой нематериальной субстанцией, попадающей в поле зрения сверхсознания.
Подобно человеку, которого внезапно перенесли на далекую планету, где он приходит в полное замешательство при столкновении с совершенно фантастическим окружением, которое он даже вообразить не мог, живя на Земле, я был ошеломлен при неожиданном погружении в скрытый мир. С первого же дня я почувствовал, что территория, на которую я ступил не просто совершенно незнакомая, но и настолько странно устроенная, что мне потребовался весь самоконтроль и сила воли, чтобы осторожно продвигаться по ней, следя за каждым своим шагом. В отчаянье я оглядывался по сторонам, но везде встречал лишь недоумение.
Не упоминая о своем состоянии, я говорил с несколькими учеными и садху, осведомленными в законах тантры, пытаясь почерпнуть из их рассказов полезные сведения, но не считая нескольких заученных фраз, они не могли дать мне никакой информации, основанной на собственном опыте. Многие откровенно признавались, что испытывали трудности, разбирая тексты по Кундалини-Йоге, и не смогли уловить их смысл. Мне ничего не оставалось делать, как, оставив на время сомнения, заняться поиском объяснений своего необычного состояния.
Я перебрал в голове все известные мне источники в Индии, решая, к кому обратиться. Среди них были главы орденов, насчитывающие сотни преданных последователей; княжеские диваны, членами которых были титулованные вельможи, раджи и магнаты; молчаливые аскеты, уединившиеся в отдаленных уголках, чья слава привлекала к ним многочисленные толпы паломников. Были также и обычные садху, живущие колониями или поодиночке, кочующие с места на место, всегда небрежно одетые или почти голые, таскающие за собой какой-то странный багаж, принадлежащие к различным сектам, но неизменно приносящие с собой атмосферу тайны и загадочности, где бы они не появлялись. Я с детства общался со многими из них, как с самыми продвинутыми, так и с самыми простыми, и впечатление, которое складывалось после этого общения, не оставляло места для надежды, что они хоть в чем-то смогут мне помочь. Не на ком было остановить выбор, и единственное, что мне оставалось, — это провести самостоятельный широкомасштабный поиск. Но у меня не было ни средств, ни физической возможности путешествовать, разыскивая йогов по всему Индийскому субконтиненту с его огромным количеством монастырских орденов, духовных культов, нищенствующих монахов и святых, надеясь, что кто-то сможет дать верную оценку моему состоянию и исцелить меня с помощью своих духовных сил.
Наконец я, набравшись храбрости, написал письмо одному из самых известных святых Индии, автору многочисленных популярных книг по Йоге и, детально описав свое состояние, попросил его совета. С большим нетерпением и волнением я ждал ответа и, не дождавшись, послал ему телеграмму. Я пребывал в постоянном напряжении, пока не пришел ответ. В письме говорилось, что я, без сомнения, пробудил Кундалини тантрическим способом и что единственный путь получить помощь, — это найти йогина, который сам успешно провел Шакти к Седьмому Центру. Я был благодарен за это письмо, подтвердившее мою точку зрения, поддержавшее меня в моих надеждах и укрепившее уверенность в себе. Было ясно, что описанные мной симптомы были восприняты как характерные признаки пробуждения, что придавало моему странному опыту черты нормы. Если я и переживал аномальное состояние, это не был единичный случай или нечто, известное мне одному, а являлось необходимым условием пробуждения Кундалини. С определенными оговорками это состояние должно быть известно каждому, кто пережил подобное пробуждение. Но где мне было искать йогина, поднявшего Шакти к Седьмому Центру?
Через некоторое время я повстречал в Джамму садху, урожденного бенгальца, и описал ему свое состояние. Изучив мои симптомы, он дал мне адрес Ашрама в Восточной Бенгалии, глава которого был известен как выдающийся йогин, практикующий Кундали-ни-Йогу. Я послал письмо по этому адресу и вскоре получил ответ, который гласил, что я, безусловно, пробудил Шакти, но что человек, могущий помочь мне, отправился в паломничество. Я обращался за консультацией к прочим святым людям и искал совета везде, где возможно, но ни разу мне не встретился человек, знающий из собственного опыта, что это за состояние. Люди, держащиеся с большим достоинством и выглядящие очень мудрыми и всезнающими, как и те более простые натуры, признающиеся в своем невежестве при первой же встрече, на поверку оказывались всего лишь искателями точной информации о таинственной силе, пробудившейся во мне. Итак, в этой великой стране, породившей науку о Кундалини много столетий назад, чья земля наполнена ее ароматом, чьи религиозные доктрины полны ссылок на нее, я не нашел ни одного человека, способного помочь мне. Единственное, в чем я был твердо убежден, так это то, что в моей нервной системе развился новый тип деятельности, но я не мог определить, какие именно нервы или нервные сплетения были задействованы. Однако я отчетливо чувствовал место расположения Кундалини: возле окончания спинного мозга и вокруг анального отверстия. Безусловно, согласно описаниям йогинов, это была ее обитель, — место, где она спит в обычном человеке, свернутая в три с половиной оборота вокруг треугольного основания позвоночника и пробуждающаяся благодаря определенным упражнениям, в которых основным условием является концентрация.
Если бы я практиковал под руководством учителя, мои сомнения были бы рассеяны в первый же день или, по крайней мере, на следующий же день после того, как кризис миновал. Но не имея ни практических знаний, ни учителя, способного снабдить меня необходимыми для формирования собственного мнения теоретическими сведениями, я вынужден был теряться в догадках. Это неопределенное состояние усугублялось неустойчивым состоянием сознания, которое то расширялось, то сужалось. Но, очевидно, так было предопределено судьбой, что мои страдания, причиненные многолетним невежеством, должны были облегчить путь всем тем, в ком будет пробуждено священное пламя.
Комментарии к пятой и шестой главам
В пятой главе мы встречаемся с идеаторным контекстом переживаний автора. Трудно переоценить роль этого отрывка. Автор совершенно прав — ведь это рамки, благодаря которым переживания воспринимаются верно. В первой половине жизни он создал для себя субъективный якорь. Он практиковал Йогу, но одной лишь практики было недостаточно. Для западного человека даже большей практики Йоги было бы не достаточно. Йога основана на системе философских идей, на weltanschauung , способе видения себя и мира, и она должна сыграть роль того контекста значений, к которому прибегает человек в критический период жизни. Этот контекст значений помог Гопи Кришне осознать и таким образом полнее интегрировать все то, что с ним произошло. Мы же на Западе, лишенные адекватного контекста, разрываемся на части при прорыве бессознательного, подтверждая тем самым справедливость точки зрения психиатров. К счастью, аналитическая психология Юнга, приняв во внимание процесс индивидуации, предоставляет нам контекст, в котором данные события могут быть осознаны. К тому же Юнг как психолог изучал это ответвление Йоги. Он называл Кундалини примером инстинкта индивидуации. Поэтому сравнение ее проявлений с другими примерами процесса индивидуации (с алхимией) дает нам психологически объективное знание, без которого мы не могли бы понять ( begreifen) , что в действительности происходит. Вот почему в период критического психологического давления, когда подсознание бурлит, важно обеспечить пациента соответствующим психологическим знанием. Его переживания должны быть подтверждены объективным материалом, который может дать Йога, благодаря ему он увидит, что все это — органическая часть процесса. Задача аналитического психолога — подтвердить чужие переживания как своим собственным опытом, так и тем, который он приобрел, работая с другими людьми. К тому же он располагает знанием процесса, отображенного в мистицизме, ритуалах примитивных народов, мифологии, духовных дисциплинах и трудах Гопи Кришны.
Наш автор подчеркивает эволюционную значимость событий, назвав свою книгу «Эволюционной энергией в человеке». Я ни в коем случае не хочу оспаривать эту точку зрения. Ее разделяют многие, а том числе Тейар де Шарден. Однако здесь есть о чем поговорить: очевидно, существует архетипическая связь между глубокими мистическими переживаниями подобного рода, при которых сознание одного человека претерпело эволюцию и его личность развилась, и идеей, согласно которой подобные переживания доступны каждому и потому предназначены для всех людей.
Религиозный опыт подобного рода несет в себе дар или предназначение пророка и миссионера. Ощущение того, что все им пережитое имеет не только личное, но и универсальное значение, имело большую психологическую ценность для нашего автора. Переживание «Я» — универсально. Мы часто говорим об инфляции, когда «эго» не интегрирует космическую идею, а абсолютизирует ее. Возможно, она и должна быть абсолютизирована. Откуда нам знать? Нам достаточно увидеть трансцендентальную целесообразность разворачивающихся событий, а также то, что эта трансцендентальная целесообразность была традиционно истолкована автором как зов.
В тексте много упоминаний о диете. Безусловно, можно сказать, что они символизируют навязчивый интерес высокоинтуитивного человека к чувственным деталям жизни — особенно к жизни телесной. Я помню одного страдающего паранойей человека (я общался с ним в больнице), разговоры с которым сводились, с одной стороны, к обсуждению абстрактных математических теорий и фантастической поэзии, а с другой — к вопросу о том, сколько ломтиков хлеба он должен съедать во время обеда и выяснению питательной ценности помидоров. Но культ диеты нельзя свести лишь к компенсации. В популярной прессе встречаются подробные описания того, что ест тот или иной великий человек. Великие часто проявляют повышенный интерес к диете. Пища, в конце концов, символизирует мир, и гастрономические привычки человека характеризуют его мировосприятие. Гопи Кришна вынужден перестать питаться, как прежде. Этот сдвиг в отношении к пище отражает его сдвиг «жизни-в-мире» с наружного аспекта к внутреннему. В индуизме это называется сдвиг от стхула (плотного) аспекта к сукшма (тонкому) аспекту.
Вот как он это описывает: «Такое случалось со мной время от времени, словно мысль о том, что отныне мне предстоит есть не ради удовольствия и не ради утоления голода, а для того, чтобы изба вить свою перевозбужденную и сверхчувствительную нервную систему от лишнего напряжения, желала навечно запечатлеться в моем мозгу». Иными словами, самый основной, генетически заложенный инстинкт начального уровня психологической жизни (оральная стадия) также включился в развивающийся процесс.
Он относится к своей диете с большой «строгостью». Я считаю, что упоминание в данном контексте этого слова указывает на разницу между «правильной» и «неправильной» навязчивостью. Строгое отношение к деталям психической жизни (проявляется ли оно в диете и физических упражнениях или в сновидениях и фантазиях и в их выражении художественными средствами) указывает на способ преодоления навязчивого влечения — изнутри, с помощью собственного же принципа. Подобное лечит подобное. Психике родственна строгая точность — вспомните о деталях детских рассказов, примитивных ритуалов и примитивных языков и ту детальность, с которой мы выражаем все, что считаем важным. Строгая точность не есть прерогатива естественных наук и не метод, отождествляемый лишь с измерениями. Наш автор понимает, что, меняя свой жизненный стиль, он должен относиться со строгостью ко всем деталям. И он начинает подходить к своей диете с той строгостью, с которой скрипач относится к упражнениям для разработки пальцев, а боксер, желающий увеличить скорость контрудара, — к тренировкам. Он демонстрирует нам иной способ преодолеть навязчивость — не отмахиваясь от нее, но посредством тех достоинств, которыми обладает сама навязчивость. Навязчивость можно рассматривать как извращенную точность, принявшее неверное направление ритуалистическое поведение, которое требует поправки.
Изменения, происходящие в начале выздоровления, в первую очередь относятся к телу. Анализируя это состояние, мы обнаружим разнообразные симптомы, иногда очень специфичные, синхронные с динамическими изменениями аналитического процесса. Изменения в сознании не обходят стороной и тело. Насколько было бы полезнее для нас понимать эти изменения в теле так, как их понимал Гопи Кришна, видя в них подготовку к расширению сознания. Если тело является носителем сознания, в нем также должны произойти перемены. Хотя Гопи Кришна понимал это, всякая перемена, которую он ощущал, вызывала в нем страх. Казалось, это говорит глубокий животный страх, своего рода биологическая реакция на перемены, словно тело не желает сойти с проложенного предками пути. Животное, живущее в нас, боится и паникует.
Возможно, это может рассказать нам кое-что о симптомах, связанных со страхом перемен и символизирующих собой конфликт вхождения нового человека в старую телесную оболочку. Этим я не хочу сказать, что с «возрождением» все симптомы исчезнут. Я имею в виду, что симптомы, развивающиеся параллельно с психическими изменениями, как и боль, являются защитной реакцией. Они сдерживают нас сообразно с нашими медленными эволюционными паттернами тела. Без этих симптомов и страха мы бы могли легко покинуть тело в какой-то глупой самоубийственной попытке найти освобождение.
Большие перемены в теле касаются и сексуальности. Реорганизация сексуальных импульсов требуется при каждом переходе с одного плана сознания на другой. Обряды посвящения юношей, свадебные обряды, равно как и клятва безбрачия тех, кто вступает в монашеский орден, — все это указывает на значимость сексуальных перемен при изменении состояния существования. Считается, что змеиная сила Кундалини дремлет, свернувшись у основания позвоночника — в области копчика, анального отверстия и предстательной железы; относительно ее точного местоположения существуют различные мнения. Она непосредственно связана с сексуальностью, так что трансформация сексуальности посредством интернализации становится обязательным условием дисциплины. Трансформация сексуальности через ритуализацию — идея, которую можно найти в гностической, алхимической, шаманской практиках и в Йоге. Она также является фундаментальной в даосских теориях сексуальности, (см. Гулик ван Р. Сексуальная жизнь Древнего Китая; Элиаде М. Йога — безнравственность и свобода; Элиаде М. Шаманизм; а также мою статью в: . J . Analit. Psychol 1966 г.; во всех работах есть библиография). Психоанализ Фрейда также можно рассматривать как ритуализацию сексуальной жизни ради ее трансформации. Принципиальная идея проста: семя — наиболее заряженная праной жидкость в человеческом организме. Оккультная анатомия усматривает тесную связь между гениталиями и нервной системой, осуществляемую либо через мозг и позвоночник, либо через кровь. Потеря семени означает потерю жизненной субстанции, являющейся основой живого жидкого света. Поэтому семя должно течь вверх, а не наружу, поддерживая тем самым внутреннюю циркуляцию праны. Бхарати говорит о различиях между буддизмом и индуизмом в этом вопросе. Последователь первой, как и даос, удерживает семя; последователь же второй извергает семя (левый путь в тантризме), принося его в жертву. Во всех этих традициях доминирует одна идея: трансформация сознания требует трансформации сексуальности, что происходит ритуальным путем.
В тексте встречается упоминание о необычном возбуждении в области половых органов и о продуцировании большого количества семени. Это противоречит привычным представлениям о том, что Йога — дисциплина аскетическая, приводящая к снижению сексуальных импульсов. Ничего подобного! Можно понять, почему целомудрие и половое воздержание, как и другие сексуальные таинства (включал оргии и черную мессу), являются архетипической принадлежностью дисциплины «святого». Он должен быть не менее, а более сексуальным, чем остальные. (Например, среди американских индейцев Мохаве частая мастурбация у ребенка считается ранним признаком призвания к шаманизму.) «Святой», как и «великий человек», должен обладать большой сексуальностью. И потому ее трансформация вызывает ряд проблем, решение которых было найдено многочисленными эзотерическими практиками и дисциплинами как Запада, так и Востока, где целомудрие и ритуал совокупления (тантрическая майтхуна) являются двумя противоположными полюсами одной архетипической формулы.
В практике аналитика нередки случаи, когда фазы сексуальной одержимости (сексуальные сновидения, фиксация на половых органах, садомазохизм, мастурбации, ночные поллюции) определенное время занимают центральное место у пациента. Свести эти события к эдипову комплексу было бы недостаточно. Если процесс трансформации действительно происходит, он должен оказать влияние на сексуальную жизнь человека, привлекая его внимание к собственной сексуальности и к сексуальности, как таковой (наделенной мистической властью Бога и давно сформулированной в других культурах — например, в культе Лингама или культе Приапа). Основание для трансформации сексуальности — признание ее как вне-личностной силы. Майпгхуиа в тантрической Йоге не оставляет а этом сомнений. Это не мой секс и не мое удовольствие, и не мой оргазм. Это — сила, проходящая через меня, сила игры, радости, созидания. Отделяя от нее личное, человек может прислушиваться к ней, подчиняться ей или отвергать ее, отмечать ее флуктуации и намерения — все это означает объективное к ней отношение. Если этот шаг сделан, трансформация, на которую намекает наш автор (включая задержку семени, контроль эякуляции и другие практики, описанные Гуликом и Масперо), перестает быть темой личного подавления, подростковой битвой между добром и злом, а становится отстраненной игрой, исполненной как религиозной жертвенности, так и эротического воспитания.
В тексте встречается несколько упоминаний о трудностях с чтением, Гопи Кришна не только не мог найти нужного материала, он также был не в состоянии сконцентрироваться. Способность к интеллектуальной концентрации оставляет человека одной из первых. В аналитической работе мы называем это « sacrificium intellectus ». Это относится к тому состоянию, когда человек вынужден отказаться от себя ради развивающегося процесса, подобного реке. Он не знает, куда его несет, не имеет карты, ничего не знает о будущем. Интеллект легко может возобладать над переживаниями, лишив их жизни. Вот почему во фрейдистском анализе предполагается, что пациент не должен читать психологической литературы. В анализе Юнга нет правила, когда и что читать, — это целиком зависит от ситуации. Способность читать вернулась к Гопи Кришне лишь спустя долгое время, указывая насколько крепкой может быть хватка, интеллекта и какую опасность она в себе несла в этом случае. Не забывайте, что изначально Гопи Кришна готовил себя к интеллектуальной жизни, от чего его спас провал на экзамене. Это указывает на психологическую истину: наибольшую опасность нашему истинному призванию, каким бы оно ни было, несет в себе то, что стоит (ближе всего к нему, то, что является его тенью. Человек вряд ли «Примет зеленый или белый цвет за красный — ему гораздо легче. Спутать с ним розовый, алый или бордовый. Каждый контакт с интеллектуальным текстом уводил его от цели, угрожая процессу переживаний в теле. Тело было его настоящим учителем. Его тело, подобно немому ослу святого Франциска или ослу Христа, в чьем стойле Он родился и на котором он ездил до последних дней перед распятием тела, было его постоянным спутником. Не в этом ли причина его одержимости телом? Не говорит ли оно: «Мы — животные, зубами, шерстью и внутренностями животного»? И это животное есть бог, как об этом говорят образы многих религий мира. Животные принадлежат к божествам, явившимся к нам в виде животных, являющихся животными и говорящими, что животное, живущее в нас, — свято. Даже Кундалини — это змея. Священное животное — это мудрость природы или мудрость тела, обладающего с доисторических времен тем знанием, которое мы не в силах превзойти, что бы мы ни читали. Ной спас то, что было свято: жизнь, животных; а священная книга Тора появилась позже. Животное, живущее в нас, не может читать. Сама змеиная сила требует от него послушания, не позволяя ему искать другого учителя — того, кто обладает знанием иного рода.
У Гопи Кришны не было учителя, и он был психологически не способен читать. И поэтому трудно переоценить значение письма, пришедшего от мастера, в котором подтверждалась подлинность его опыта. Задача западного аналитика сводится к тому же: подтвердить подлинность переживаний другого человека, отнестись к этому серьезно, поверить в его внутренний мир и сказать об этом. Он не должен пугаться его или называть его болезнью. Знаменитый мастер сказал, что Гопи Кришне может помочь лишь тот, кто сам пережил подобное («сам успешно провел Шакти к Седьмому Центру»). Мы, последователи юнгианского анализа, часто говорим: «Ты можешь воспринимать другого лишь настолько, насколько далеко зашел сам». Это ограничивающее утверждение, и если его принять близко к сердцу, оно может показаться обескураживающим и для ученика, и для самого аналитика. Оно также демонстрирует, что мы можем опереться лишь на немногих подлинных мастеров, ушедших далеко на своем пути. Это еще раз подчеркивает то, сколь большую работу Гопи Кришна проделал самостоятельно и какую ценность представляют его труды.
В конце шестой главы наш автор вскользь затрагивает вопрос о собственном страдании. Когда читаешь описания деяний святых и труды мистиков, в них всегда находишь описания блаженства. Именно отсутствие блаженства и красоты заставило Гопи Кришну усомниться в ценности собственных переживаний. И вновь мы не можем не выразить ему свою благодарности за правдивое описание горечи, которую он испытал и не восхищаться тем, что он не испытывал раскаяния. Страдания неизбежны. Видения, являющиеся в пустынях христианским святым, «черная ночь души» Хуана де ла Круса, жуткие страдания ветхозаветных пророков — все это свидетельства неизбежности страданий. С точки зрения психоаналитической практики, верить в иное — проявление рудиментарного детского идеализма. Для понимания неизбежности страданий при личной трансформации западный мистицизм, отобразивший в себе образы Христа и святых, мог бы помочь нашему автору больше, чем его собственная традиция. В этом отношении его работа является мостом к западному опыту, в котором расширенное или интенсифицированное сознание не расцветает, подобно лотосу над гладью озера, а страдает от невроза, пока не забрезжит рассвет. Страдание сопровождает рождение: ребенок рождается в муках.