Кундалини: ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
С течением времени я возвращался к норме — неизменно пребывая в состоянии повышенного сознания, я выходил из состояния умственного опьянения и переходил в состояние трезвости. Я стал более отчетливо сознавать, что, несмотря на то, что мой психофизиологический аппарат обрел возможность переступать за пределы, ограничивающие умственную деятельность обыкновенного человека, во всех остальных проявлениях я ни чем не превосходил окружающих.
Физически я был столь же подвержен болезням, подвластен процессу старения и уязвим для несчастных случаев, как и любой другой человек. Единственное различие заключалось в том, что изменения в моей ментальной сфере, приблизившие меня к пониманию высоких метафизических материй, столь же отличных от обыденных концепций, как свет от тьмы, оказали сдерживающее воздействие на неустойчивость моего ума. Я ни в коей мере не преодолел биологические ограничения своего организма, никак не повысил его выносливость и физические возможности и не обрел чудесных способностей, дающих мне право бросить вызов законам природы. С другой стороны, мой организм стал более чувствительным.
Я был все тем же человеком (только несколько старше), который в один памятный день сел на пол, чтобы медитировать, и затем пережил встречу со сверхъестественным. Разница заключалась лишь в том, что с тех пор мой мозг настроился на восприятие более тонких вибраций, исходящих из невообразимой сознательной вселенной, окружающей нас, в результате чего у меня развилось более глубокое внутреннее виденье. Не считая перемен в течении жизненной энергии и определенных биологических изменений, я не обладал никакими отличительными чертами. Состояния глубокой погруженности в себя, время от времени приводившие меня к необычным переживаниям, стали постоянной чертой моего существования. Однако я терял связь с ними во время болезни, а также в последующий период восстановления сил.
Трансцендентальные переживания повторялись достаточно часто, и места для сомнений в их подлинности не оставалось. К тому же они совпадали с описанием состояний, переживаемых мистиками и йогами. Нет сомнения в том, что эти переживания были подлинными, разница заключалась лишь в их понимании. Я воспринимал эти проявления не как знак божественного расположения, дарованного мне за особые заслуги и благочестие, а как возможность (которой обладает каждое человеческое существо), перестроив мозг и нервную систему, выйти за существующие пределы ума и достичь нового состояния сознания. Иными словами, я считаю, что это переживание не означает субъективного постижения высшей действительности, а знаменует собой переход на более высокую ступень эволюционной лестницы.
Думаю, что нет оснований приписывать этот феномен непосредственному вмешательству божественной воли, не учитывая физические и духовные законы космоса. Прогресс, достигнутый человеком на протяжении многовекового эволюционного цикла, не может быть случайным, поэтому и возникает мысль, что изменения в человеке невозможны без участия Бога на каждом этапе эволюции. Однако было бы странным предполагать, что сейчас Бог возлюбил человека больше, чем миллион лет назад. И если мы полностью не устраним возможность божественного участия из всей схемы органической эволюции, нам не останется ничего иного, как согласиться с тем, что божественная воля, управляя посредством незримых рычагов законами природы, оказывала воздействие на каждый этап нашего развития. Прыжок, сделанный человеком от примитивного существа, находящегося во власти инстинктов, до мыслящего интеллектуала, был столь же велик, как и переход от состояния обычного смертного до богоподобной сущности. Думаю, что первый обязан вмешательству божественной воли в той же степени, что и последний, и на самом деле эти изменения зависят от еще не изученных космических законов.
Эти законы действуют и в случае внезапных проявлений, возникающих вследствие упорной духовной практики или случающихся спонтанно, а потому воспринимаемых как знак особой божественной милости. Не знаю, благодаря ли природе самих проявлений или тому факту, что я, ведя обычную жизнь главы семьи, не будучи посвященным ни в какие религиозные доктрины, удостоился этой привилегии, но пережив трансцендентальные состояния, я стал приходить к убеждению, что это и есть следующая, высшая фаза сознания, к которой неизбежно придет человечество в своем развитии.
Наученный горьким опытом еще в Джамму, к чему приводит чрезмерное погружение в сверхсознание, я следил за тем, чтобы сдерживать свой ум от активной сверхчувственной деятельности и отвлекать его решением насущных задач. Истощающие ум усилия, необходимые для восприятия сочинений на неизвестном мне языке, являлись непомерно высокой ценой за это чудо. Со временем я обнаружил, что даже поверхностного знания языка достаточно для того, чтобы воспринять отрывки стихотворений, не напрягая память и не утомляя ум. Вскоре фаза восприятия отрывков на неизвестном языке завершилась сама собой очевидно, утомленный мозг пытался оградить себя от возможной опасности. Отрывки же на известных мне языках продолжали поступать, особенно активно в зимние месяцы. Очевидно, мой организм легче переносил напряжение в холодную пору года, чем летом. Однако, независимо от поры года, физическое состояние организма имело решающее значение для сверхчувственной игры моего ума.
Я продолжал видеть свет перед своим внутренним взором и слышать внутреннюю мелодию. При тех или иных разладах физической и психической сфер происходило изменение характера как свечения, так и звука, указывая на то, что в настоящее время между расширившимся сознанием и организмом установилась связь, не менее тесная, чем та, которая существовала до пробуждения Кундалини. Реакция моего организма на болезни и инфекции также изменилась: во-первых, температура повышалась очень незначительно, если повышалась вообще, но пульс заметно частил, во-вторых, я не мог поститься, не опасаясь осложнений. Создавалось впечатление, что запасы горючего, требующегося для того, чтобы долгое время питать вечное пламя, полыхающее в моей голове, были недостаточными и требовали постоянного пополнения. Эта недостаточность либо возникла в результате неправильного поведения в изменившихся условиях, что привело к повреждению нервной системы, либо была вызвана врожденным дефектом какого-то жизненно важно
го органа, а возможно, объяснялась обеими причинами. Именно поэтому при малейшем расстройстве здоровья я обязан был с особой осторожностью соблюдать режим и диету.
Кроме кризиса, переживаемого в духовной сфере, судьба уготовила мне не менее суровое испытание в делах мирских — моя отставка привела к сокращению доходов примерно вполовину. Я не мог позволить себе искать другие источники дохода, так как мое здоровье было все еще слишком хрупким, и для того, чтобы избежать психического расстройства, я нуждался в свободе и отдыхе. Как раз в это время цены на все товары взлетели, и скромный бюджет нашей семьи не давал возможности свести концы с концами. Я не позволял известиям о нашем плачевном материальном положении просочиться наружу и не стал протягивать руку за помощью. У меня не было ни брата, ни дяди, у которых я мог бы искать поддержки. Моего бедного тестя, всегда относившегося ко мне с большим участием, в 1947 г. застрелили налетчики, а его старший сын попал в плен, и ему пришлось многого натерпеться, прежде чем выйти на свободу. Его младшим братьям хватало своих хлопот по восстановлению разрушенного и разграбленного дома. Обе мои сестры также переживали период экономических трудностей.
Ледяная волна бедности окатила всех, с кем мы состояли в тесной родственной связи, так что на поддержку со стороны нечего было рассчитывать. Но даже если бы все обстояло иначе, я не стал бы просить помощи. Несмотря на все страдания, мы ни словом, ни жестом не намекнули на это посторонним. В результате жестокой инфляции цены на продукты питания возросли многократно в сравнении с довоенными годами. Даже если бы зарплата, которую я прежде получал на службе, была бы удвоена, ее бы не хватило, чтобы сейчас обеспечить нашу небольшую семью всем необходимым. Но мои доходы упали в два раза, а цены выросли в четыре, и я, не имея возможности нормально питаться, находился в крайне нестабильном психическом состоянии.
Эта борьба продолжалась около семи лет. Лишь героизм жены спас мою жизнь. Она продавала свои украшения и, ограничивая себя во всем, покупала продукты, необходимые для поддержания моего здоровья. Я не мог воспрепятствовать этому и оставался лишь безучастным свидетелем ее самопожертвования. Она была единственной, кто знал все о моем состоянии и, не осознавая до конца всей важности происшедшей со мной метаморфозы, шла на любые жертвы, лишь бы избавить меня от физических мучений, вызываемых нарушением режима питания. Не менее чем три раза за этот период я чудом вырвался из когтей смерти, но не из-за капризов могучей энергии, господствующей в моем теле и не из-за сознательной небрежности с моей стороны, а из-за отчаянной бедности и недостатка пищи, который я испытывал, несмотря на все героические усилия жены обеспечить меня продуктами и готовность моих сыновей поделиться со мной своей долей. В такие дни, прикованный к постели недугом, я думал о превратностях судьбы, позволившей мне откинуть покров с величайшей тайны бытия и в то же время заставившей меня страдать из-за отсутствия нескольких лишних монет. Но и в самые мрачные времена во мне, словно одинокая звезда в ночном небе, не угасала вера в то, что я смогу пережить этот кризис и вручить человечеству открытую мной великую тайну, от которой может зависеть его будущее. Именно эта внутренняя сила помогла мне сопротивляться в самой отчаянной ситуации, когда нечего было рассчитывать на помощь со стороны.
Последствия лишений ощущались обычно на протяжении нескольких месяцев, а один раз — почти двух лет. В эти периоды, когда организм лишался запасов жизненной энергии, я терял способность к возвышенным состояниям, а иногда даже страдал от тревожных психических симптомов. Но и во время наибольшего упадка сил светящийся ореол вокруг моей головы не исчезал. Острая реакция моего организма на любой мой промах и особенно на нарушение режима питания была вполне объяснимой. Для того чтобы любая трансформирующая тенденция была эффективна, биологическое функционирование должно быть полноценным, для этого главным и обязательным условием является адекватное питание. Если спортсмен, чтобы добиться хороших результатов, нуждается в регулярном и сбалансированном питании, что говорить о человеке, организм которого полностью охвачен лихорадочной деятельностью? Безусловно, он должен соблюдать строгий режим, чтобы не причинить себе непоправимый вред. К тому же процессы, происходящие в его организме, направлены не на развитие мышц, а на перестройку гораздо более тонкой нервной системы и мозга — происходит постоянная трансформация всех жизненных органов, о механизме которой пока ничего не известно. Человек, с которым все это происходит, пребывает в неведении относительно того, как ему следует себя вести, чтобы не причинить себе вреда, куда более серьезного, чем тот, который грозит атлету при тех же нарушениях режима.
Если бы не забота, которой окружила меня моя мать в детстве и юности, когда вся наша семья испытывала отчаянную нужду, а затем ежедневная, ежеминутная самоотверженная опека жены, сопровождавшая меня на каждом этапе трансформации, мне ни за что бы не удалось пережить эти испытания и я вряд ли смог бы писать сейчас эти строки. Представляя себе, как стал бы действовать я, если бы мы с женой поменялись ролями, я прихожу к выводу, что не смог бы соперничать с ней в выполнении этой тяжкой и продолжительной миссии.
Остается лишь удивляться невероятной изобретательности природы, умудрившейся поселить в слабую и привязанную к земле человеческую плоть могучий дух, способный воспарить к небесным вратам и постучать в них. Подобно маленькому ребенку, впервые покинувшему пределы родного дома и оказавшемуся на берегу океана с катящимися волнами, поочередно бросающему взгляд то на знакомое жилище, то на открывающуюся впереди грандиозную панораму, я ощущал себя потерянным между двух миров — непостижимой и бесконечно прекрасной вселенной внутри меня и огромным, знакомым миром снаружи. Заглядывая вовнутрь, я переживаю полет над пространством и временем в гармонии с сознательным бытием, смеющимся над страхом и смертью, бытием, в сравнении с которым моря и горы, солнце и планеты кажутся всего лишь мелкими осколками, проплывающими на фоне сверкающих небес; тем бытием, которое присутствуя во всем, существует абсолютно отдельно от всего, вызывая изумление и восторг у каждого, кто смог к нему прикоснуться. Но переводя взгляд на внешний мир, я вновь ощущаю себя обыкновенным смертным, ничем не отличающимся от миллионов других людей, населяющих землю — всего лишь обычным человеком, подчиняющимся обстоятельствам.
Единственная значительная перемена, которую я смог обнаружить в себе, — это вновь открывшийся канал сверхчувственного восприятия. И эта перемена произошла не благодаря моим собственным усилиям — я могу назвать ее лишь милостью, дарованной мне в результате постоянного наблюдения за лучистой энергией, обычно дремлющей в каждом человеческом существе. Этот канал высшего восприятия, благодаря которому я могу хоть на миг заглянуть в великолепный, неописуемый мир, к которому действительно принадлежу, — как луч света, проникший в темную комнату и осветивший ее, принадлежит не этой комнате, а пылающему солнцу, находящемуся на расстоянии миллионов миль от нее. Я столь же уверен в реальности этого сверхчувства, как и в реальности известных всем пяти чувств. Собственно, каждый раз, когда я пользуюсь этим сверхчувством, передо мной открывается реальность, гораздо более существенная, чем мир, доступный нашим обычным чувствам, реальность, в сравнении с которой последний кажется не более чем игрой теней. Но не считая этой способности, я такой же человек, как и все, — столь же подвержен болезням, подвластен процессу старения и уязвим для несчастных случаев, как и любой другой.
Думаю, что правдивый, неприкрашенный рассказ о своей жизни, предшествующей неожиданному развитию необыкновенных психических состояний, является достаточно красноречивым свидетельством того, что изначально я был таким же, как все, не лучше и не хуже, не проявляя каких-то особых качеств, обычно приписываемых провидцам. Более того, состояние сознания, которым я обладаю сейчас, не проявилось сразу, а было следствием завершения определенной фазы процесса биологической перестройки, продолжавшейся не менее пятнадцати лет. Этот процесс продолжает развиваться во мне и по сей день, но и по прошествии более чем двадцати пяти лет я не перестаю удивляться волшебству этой таинственной энергии, открывшей мне чудеса бытия. Я наблюдаю эти проявления с тем же чувством восхищения и благоговейного ужаса, что и в первый раз.
Несмотря на существующие представления о том, что духовный рост определяется лишь психическими факторами — отказом от соблазнов, уходом от всего мирского, религиозным рвением, — я пришел к выводу, что человек может перейти на высший уровень сознания благодаря непрерывному биологическому процессу, подобному любой иной жизнедеятельности организма, и ни на одной из стадий этого процесса человеку не следует отказываться от чувств, живущих в его сердце, или пренебрегать потребностями тела. Высшее состояние сознания способно самостоятельно освободиться от рабства чувств, сосуществование с которыми кажется невозможным, если не учитывать всех биологических факторов. Я же могу с уверенностью сказать, что разумный контроль над потребностями вместе с пониманием этого механизма обеспечивает более безопасный и надежный путь духовного развития, чем любое религиозное рвение.
У меня есть все основания полагать, что мистический опыт и трансцендентальное знание может прийти к человеку столь же естественно, как и гениальное озарение, и для этого ему вовсе не обязательно налагать на себя какие-либо ограничения, несвойственные обычному поведению. Если же трансформирующий процесс начался, в результате ли сознательного усилия или самопроизвольно, чистота помыслов и дисциплинированное поведение способны уменьшить сопротивление, которое оказывает организм могучей энергии, преобразующей его. Человек, подвергающийся трансформации, должен выдержать это великое испытание, сохранив ясность ума и все богатство эмоций, чтобы суметь оценить разницу между хрупким человеческим началом и бессмертным духом. Лишь так может быть осознано ни с чем не сравнимое блаженство освобождения, ибо абсолютное существование не знает ни радости, ни страданий.
Комментарии к шестнадцатой, семнадцатой и восемнадцатой главам
Когда Гопи Кришна описывает, как легко и естественно возникали внутри него стихи, это напоминает «божественное безумие», которое Платон называл «мания». Шекспир прославлял «влюбленных, безумцев и поэтов». Влюбленные пишут стихи; мистики и пророки, такие как Вильям Блейк или Сан Хуан де ла Крус, тоже излагали свой опыт в форме стихов; мастера Дзен создавали трехстишья — хокку, и даже некоторые алхимики описывали свои эксперименты в поэтической форме.
Те, кто подвергаются психоанализу, часто отмечают, что иногда только стихи могут передать внутренний опыт, хотя такая форма самовыражения может не иметь никакого отношения к искусству. Характерной особенностью стихов является ритм, а также использование звучания слов и тех чувств, которые они вызывают благодаря символическому единству значимости, краткости и интенсивности. Кроме того, в стихах есть ритуальный аспект — это язык,5 ставший откровением, чистым символом. То же отражается и в первобытном ритме танца, ритуальных песнопениях и бессмысленном лепете маленького ребенка. Таков подлинный язык духа.
То, что стихи спонтанно возникали в сознании у Гопи Кришны, не есть чем-то необычным, это явление уже давно известно в парапсихологии. Медиумы в трансе нередко начинают говорить и даже поддерживать беседу на языках, которые они никогда не только не изучали, но и не слышали. По мнению Яна Стивенсона (автора новаторских исследований в этой области), подобные случаи так называемой глоссолалии являются еще одним доказательством перевоплощений. Гопи Кришна не отрицает такой возможности, хотя ему ближе другое объяснение и он считает эту способность следствием не опыта прошлых жизней, а своего контакта со сверхчувственным миром, являющимися источником всякого возможного знания.
Для «высших», мистических переживаний характерна парадоксальность такого опыта. «Ничто, в котором есть все», «неизмеримо огромное», которое в то же время содержится в бесконечно малой
точке, — это Атман, огромный, как весь мир, и в то же время малый, как точка.
С точки зрения топологического подхода к природе психики, ее фокус, «эго», можно отождествлять с первоосновой психического опыта, уходящей в объективный мир. Это та «всеобщность», которая является внепространственной и вневременной, она бесконечно простирается и вечно присутствует. Когда человек освобождается от границ своей личности, его сознание становится частью этой всеобщности — энергии, создавшей всю вселенную.
То, что для описания этой всеобщности используются пространственные понятия, связанные с размером («бесконечно большое, в то же время бесконечно малое»), а не понятия, связанные с движением, временем, любовью или чем-то иным, отражает затруднения, которые «эго» испытывает в описании подобных переживаний. Причина этого заключается в том, что «эго» привязано к телу, которое имеет определенные пространственные ограничения. И хотя мы иногда мним себя чем-то чрезвычайно значительным, в действительности мы — лишь маленькие фигурки на большом китайском пейзаже, расположенные где-то в его углу. Поэтому «эго» воспринимает выход за пределы ограничений тела прежде всего как выход за его пространственные ограничения, проявляющиеся в размерах и объеме тела (искаженную форму этого можно наблюдать при психических расстройствах и нарушения восприятия границ тела, когда индивид ощущает себя чрезвычайно малым или, наоборот, очень большим). Кроме того, можно предположить, что категория пространства соотносится с интуицией, и поэтому метафору расширения восприятия, яркого света, заливающего все окружающее, обычно предпочитают использовать интуитивные личности, к которым можно отнести и Гопи Кришну исходя из его озабоченности (во всяком случае временами) питанием, телом и здоровьем, так же как и трудностями во всем, что касается порядка событий и фактов.
Описывая свой опыт, он говорит о звуке, подобном жужжанию пчелиного роя. Образ пчел, жужжащих от радости, часто употребляется в поэзии и восходит к античной мифологии и ветхозаветным библейским символам. (Необходимо помнить, что в данном случае мы имеем дело не с образами в процессе индивидуации, при котором они отражаются преимущественно в сновидениях, а с живым опытом. Мясная пища, масло, маленький ребенок — все это вещи, актуальные для автора, по этой причине его опыт может стать и для нас источником некого инсайта.) Пчелы являются широко распространенным символом естественной природной мудрости. В дополнение к их природной разумности и социальной организации, часто используемой как метафора общества, следует сказать о их способности преобразовывать природные продукты в продукты культуры (мед и воск с их символическим значением), о их ритуалах танцев, питания, строительства, взаимопомощи, а также о способность к ориентации и даже о смертоносном жале… Поэтому звук жужжащей пчелы (подобно архетипическому символу львиного рычания, крика гусей, реву быка) является существенным моментом в символизме процесса освобождения. Это звук инстинктивного слоя земной мудрости (даже более глубокой, чем голос нашей крови) проявляющейся в спонтанном полете (безумном, но в то же время целенаправленном) коллективного духа, стремящегося за пределы индивидуальности.
Это об этих глубинах говорила древняя пророчица Пифия, входя в то состояние, которое Платон называл «манией». Тогда ее слова принадлежали не ей самой, а богу Аполлону. Поскольку Пифия говорила стихами, то существует мнение, что и сам гекзаметр возник в Дельфах (Доббс Э.Р. Греки и иррациональное. — Гл.З: Благословение безумия). Имя Пифия было связано с Пифоном — змеем, обитавшем раньше в этом месте, которого потом убил Аполлон. Пифия была духом этого змея, или, иными словами, — змеиной силой, принявшей форму женщины и так выражающей свою мудрость. Поэтому ее оракулы использовали змеиные кости и зубы. Кроме того, в гомеровском гимне Гермесу она названа «дельфийской пчелой». Вполне возможно, что звук, напоминающий жужжание пчел в опыте Гопи Кришны (тоже связанном с открытием в нем пророческих способностей, выражавшихся в форме стихов), можно сравнить с пророчеством Пифии и таким образом хотя бы отчасти пролить свет на древнюю загадку.
После этого последнего, высшего переживания Гопи Кришны его возвращение в мир людей становится проблематичным. Он на время оставил работу, отождествившись с образом святого, полностью отрешившегося от всего мирского и готового последовать традиционному пути странствующего пророка-мистика, посвятившего себя только духу. Гопи Кришна рассматривает свою привязанность к миру как слабость, но, как мы увидим дальше, потом ему удалось найти примирение с этой «слабостью» и в конечном счете реализовать ее положительную ценность.
Периодические колебания состояния сознания, утрата «небесной радости», а затем обретение ее — все это также описывалось алхимиками. Они говорили о том, что философский камень должен снова и снова добываться путем сгущения, а потом опять растворяться. Чем больше раз это происходит, тем большую ценность он приобретает. Однако эту мысль легко понять, но трудно принять, и поэтому после каждого яркого пикового переживания человек, естественно, стремится «удержать» его, и когда он неизбежно возвращается в обычное состояние, то испытывает чувство утраты и опустошенности.
Мы еще раз убеждаемся, что развитие «эго» не тождественно развитию сознания. Внешние обстоятельства для «эго» Гопи Кришны ухудшились настолько, что он лишился работы и оказался на содержании жены, не зная, сможет ли он применить свои силы хотя бы для помощи тем, кто мог прийти к нему с подобной проблемой. По сути, здесь речь идет об ограниченных возможностях просветленного — действительно, он может учить или помогать тем, кто идет по такому же пути, но он не является тем, кто может творить чудеса. Принять такую роль означало бы неправильно использовать свои достижения.
В конце восемнадцатой главы есть место, которое мы можем назвать символом веры Гопи Кришны, замечательным по свой краткости. Он пишет, что человек способен подняться от нормального уровня сознания к высшему с помощью некого биологического процесса, столь же естественного, как и любые другие процессы в теле. Поэтому не нужно пренебрегать телом или не допускать в сердце человеческие чувства.
Это же кредо можно применить и к аналитической психологии, за тем исключением, что здесь мы имеем дело не столько с биологическим, сколько с психологическим процессом. Можно интерпретировать понятия «тело» и «чувства» как проявление большего принятия по отношению к теневым аспектам своего бытия. Кроме того, можно ставить вопрос о протекании и длительности этого процесса, хотя, с другой стороны, его можно рассматривать и как прерывистый, происходящий с помощью скачков. Этот процесс может иногда прекращаться, и тогда все достижения оказываются полностью перечеркнутыми.
Очевидно, что происходящие в нас психологические процессы нельзя однозначно назвать всегда прогрессивными и ведущими вверх, хотя мы действительно имеем склонность идеализировать их. Юнг предложил нам модель завершения развития сознания, однако эту модель можно найти в его книгах, а не в его учениках. Впрочем, Гопи Кришна также указывает путь своим собственным примером и в своих книгах, а не через обучение учеников. С точки зрения психологии, первостепенное значение имеет то, что Гопи Кришна подчеркивает значение инстинкта индивидуации (который, как я уже говорил, Юнг считал аналогом пробуждения Кундалини) и процессуальный характер сознания. Это подразумевает наличие какой-то закономерности в психической, душевной жизни, а также того, что эта закономерность связана с определенной функцией нашей телесной природы. Обретение данной закономерности доступно для каждого из нас, и для этого не обязательно отказываться от мира и от жизни.