|
|
******* Он одевался, не сводя с Саши глаз. Он ловил каждое ее поползновение украдкой взглянуть на его красоту. А эти поползновения были, потому что Саша больше не принадлежала себе. Нельзя было не смотреть на него, нельзя было не любоваться тем, как он одевается. В сущности, он лишь натянул на голое тело штаны арестантской робы и сверху облачился в рубаху-куртку. Но важно ведь не что, важно — как. А это «как» было виртуозно — грация, плавность, сила и энергия. Как он двигался! Если бы на эту мистерию можно было смотреть вдоволь, то Саша, наверное, умерла бы с голода, не найдя в себе сил оторваться от столь завораживающего зрелища. А если бы у нее спросили, во что он был одет, она бы, не сомневаясь, сказала — в королевские одежды. — Так лучше? — он стоял в полутора метрах от Саши — в штанах и незастегнутой куртке на голое тело. — Нет, — ответила Саша, подумав, что его лица, обнаженной груди, открытых запястий со щиколотками, рук и босых стоп вполне достаточно, чтобы свести ее с ума. — Нет?.. — снова улыбнулся он. — В смысле — да! — выпалила Саша, поняв, что сморозила непозволительную глупость — правду. — Эээ... Давайте начнем. Саша проявила чудеса расторопности и даже не рассыпала бумагу, лежавшую в папке. Глядя на нее, он рассмеялся. — Я кажусь вам смешной? — спросила Саша. — А вы? — улыбнулся он. — Хорошо, — Саша не ожидала такого ответа и даже не поняла его, смутилась, но тут же снова взяла себя в руки. — Оставим это. Ваши фамилия, имя, отчество... Саша занесла ручку над соответствующей графой «Дела». — Имя — это слово о вещи, — ответил заключенный. — А слово — это продукт сознания. О чьем сознании вы меня спрашиваете? О моем, о сознании моих биологических родителей, о сознании общества, определившего меня в эту тюрьму? О чьем? Может быть, о вашем? Саша нахмурилась. Из-за волнения и растерянности она не поняла ни единого слова: «Почему он не отвечает на вопрос прямо? — подумала Саша. — И если это действительно так умно, как звучит, почему он так красив... Господи, о чем я думаю?!» — Наверное, пока я здесь, меня зовут № 63-22, — сказал тем временем заключенный, улыбнулся и пожал плечам. — Глупо в этих стенах именовать меня как-то иначе. Моя фамилия — код этой тюрьмы. А мое отчество — номер решения о моем заключении. Я думаю так. Закрасневшаяся Саша зачем-то вписала в соответствующие графы набор цифр — ПСТ 87/6, № 63-22, № 119-23Р. — Ну вот, вы все сами обо мне знаете! — покачал головой 63-22. — Дата рождения? — спросила Саша, прочитав соответствующую надпись в начале следующей строки бланка. На вид ему было лет двадцать пять. Хотя, на самом деле, наверное, около тридцати, может быть, тридцати три. — Я не помню точно, — 63-22 запустил руку в свои абсолютно черные волосы, коротко стриженные, но уже ложащиеся друг на дружку вьющимися локонами. — Около полугода. — В смысле?.. — Саша, как завороженная, смотрела на движение его руки. — Узнайте дату у моего папы — № 119-23Р... — Это черт знает что! — пробормотала Саша. — Образование и профессия... — Образование — мое собственное, профессия... — 63-22 на секунду задумался. — Я изучаю Данте. — Это позволяет обеспечить себя средствами к существованию? — Никогда об этом не задумывался, — ответил 63-22. — Данте должен кого-то кормить?.. — Но вы же должны что-то есть? — Саша качнула головой, — У меня никогда не было с этим проблем, — вполне серьезно ответил 63-22. — И на какие средства? — Саша качнула головой еще сильнее. — Вы подрабатываете где-то? Может быть, моделью... не знаю... — Нет, ни в коем случае. Фотография меня убивает, я на ней мертвый. И вдруг Саша поняла, наконец, причину своего состояния — своей растерянности, паники, безумия. Она и прежде видела красивых людей. Но она никогда не видела таких красивых, какими они бывают на обложках журналов. Раньше у Саши была иллюзия, что где-то они живут эти красивые люди, которые снимаются для журналов и рекламы, для кино и телевидения. Но однажды, работая над одним громким делом, ей пришлось познакомиться с целым ворохом суперзвезд и супермоделей. И все они были чудовищно некрасивы в жизни! Работа гримеров, специалистов по свету и просто «магия пленки» делали их божествами. Но в жизни — они были серыми, ничем не примечательными птахами. Даже некрасивыми. Впрочем, ничего странного — человек не идеален. И что же случилось сейчас? Идеальный образ, возможный только на фотографии, только благодаря краскам, ретуши, освещению, воплотился и стал явью. 63-22 был живой, ожившей картинкой. И, наверное, поэтому все, происходящее вокруг Саши, казалось ей сейчас ненастоящим. — Вам не разрешают здесь книги? — неожиданно для самой себя спросила Саша. — Нет, не разрешают, — пожал плечами 63-22. — Хотите, я посодействую, чтобы вам разрешили «Божественную комедию», — предложила Саша. — В этом нет необходимости, — ответил 63-22. — Я помню ее наизусть. Саша мысленно представила себе толстенный том из «Библиотеки всемирной литературы». Еще девочкой, живя у бабушки, собиравшей эту серию книг, Саша попыталась взяться за «Божественную комедию». Труд оказался неподъемным — длинно, скучно, непонятно. Как можно помнить это наизусть?.. — И что же вы изучаете, если итак помните Данте наизусть? — Саша недоверчиво посмотрела на 63-22. — Я изучаю его безумие, — ответил он.
|